В Частых были разоружены и отконвоированы в Красноярск не менее 5000 человек - так закончилась ликвидация отступающих колчаковцев в селе
Бегство колчаковцев из Частоостровского пришлось на начало января 1920 года. Полковник Моисеев пишет: «Осенью 1919 года части Красной Армии быстро теснили колчаковцев на восток. В Красноярске вновь установилась советская власть.
Перед остатками колчаковской армии встала проблема - прорваться на восток, минуя восставший революционный Красноярск. Путь был один - обойти стороной по просёлочным дорогам. Поэтому от Стеклозавода и Емельянова разрозненные и деморализованные колонны белых бригад, полков и дивизий поворачивали налево и просёлками шли на Серебряково-Частоостровское. Некоторым частям удавалось переправиться на правый берег Енисея в районе Кубеково - Есаулово, но там оказывалось, что правый берег горист и уйти по нему на восток совершенно невозможно - приходилось вновь переправляться по льду на левый берег, в Частоостровское. Таким образом, в Частых соединялись два потока отступающих… Первыми в Частоостровском появились части каппелевского генерала Сахарова…».
Генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель по приказу адмирала Колчака от 12 декабря 1919 года был назначен главнокомандующим войсками Восточного фронта. На него была возложена невыполнимая задача - попытаться как-то организовать беспорядочное бегство разрозненных частей практически переставшего существовать под Красноярском «белого движения» и вывести остатки их на восток.
Этот исход бывшие его участники - романтичные офицеры-белоэмигранты - назвали впоследствии в своих многочисленных мемуарах, изданных в Америке и Франции, Великим сибирским ледяным походом. В 2004 году избранные места этих мемуаров опубликовало московское издательство «Центрполиграф», и далее автор будет дополнять воспоминания полковника Советской армии Константина Ивановича Моисеева воспоминаниями царских офицеров. Моисеев вспоминает: «В ночь на 25 декабря (7 января по старому стилю) моему отцу, единственному бывшему в те дни в Частоостровском большевику, пришлось срочно на лошадях бежать в тайгу. А в Частых началось столпотворение: вступившие в село каппелевцы отбирали у населения коров и свиней, тут же резали их, переводили на мясо. Женщины сутками не отходили от печей - их заставляли печь хлеб и готовить пищу для солдат и офицеров. Мужчины все ушли в тайгу и прятались от мобилизации по заимкам. Каппелевцы отбирали все запасы сена, овса, муки, забирали лошадей и без оглядки бежали дальше…».
По иному описывает этот же день полковник А. Г. Ефимов, командир Ижевского конного полка, редактор «Вестника Общества ветеранов Великой войны в Сан-Франциско», в публикации 1974 года: «После короткого отдыха в Дрокино наш конный полк двинулся на село Частоостровское. Забрезжил рассвет, и наступил день 7 января, по старому стилю 25 декабря, праздник Рождества Христова. Вечером разместились на ночлег в богатом селе. Жители праздновали Великий праздник и радушно приняли нас. Накормили сытно и вкусно. Давно мы не видели отличного белого хлеба и сладких булок, жареных поросят, гусей, уток и прочего. Наши верные выносливые друзья-кони получили вдоволь сена и овса. К сожалению, отдых продолжался только четыре часа. Подходили другие части, и надо было чистить им место. Выступили в полночь… пошли по пути к устью речки Кан…».
А главнокомандующему Каппелю в эту ночь спать не пришлось. «6-го или 7 января 1920 года, - пишет в мемуарах полковник В. Вырыпаев, двигавшийся в одной колонне с главнокомандующим Каппелем, - в деревне Частоостровская было созвано совещание начальников отдельных частей». Это совещание проходило в доме церковного старосты Толстихина, где Каппель остановился на ночлег. Дом этот сохранился до наших дней. Ныне это летняя резиденция известного красноярского сосудистого хирурга Владимира Толстихина, правнука бывшего церковного старосты. «Опрос местных жителей установил, - писал в 1965 году бывший генерал-майор Ф. Пучков, - что существует зимний путь к г. Канску - вдоль рек Енисея и Кана, в обход угрожаемого участка пути…». «Решено было сделать обход по льду замерзающего Енисея, - вспоминал полковник Вырыпаев, - этот поход иногда задерживался стычками с местными повстанцами. Во время одной из таких стычек шедший немного сзади командир симбирских улан был так нервно потрясён, что до соприкосновения с противником приказал погрузить полковое знамя под лёд Енисея…».
Истории пламенных лет
«Партизаны их обстреливали из засад, - рассказывает далее полковник Константин Моисеев, - снежные дороги в сторону Куваршина и Барабанова были пробиты отступавшими колчаковцами прямо по целине шириной 15–20 метров. За несколько дней через Частые прошло не менее 20–25 тысяч каппелевцев. Ими были забиты все дома, бани. Жгли костры прямо на улицах - грелись. Наши жители немало натерпелись в эти дни и почти все остались безлошадными - лошадей реквизировали белогвардейцы…».
Сегодняшние частоостровские старожилы ничего уже не помнят о колчаковских временах и бегстве белых через село. Но всё-таки в разных вариациях мне рассказывали разные люди две передающиеся из поколения в поколение истории тех пламенных лет. Одна печальная и воистину пламенная: остановившиеся у одинокой вдовы офицеры вечером перепились и изнасиловали её малолетнюю дочь. Утром на месте дома вдовы нашли лишь обугленные трупы офицеров: вдова дождалась, когда пьяные офицеры уснут, подперла колом дверь и подпалила собственную избу. Ни саму вдову, ни её дочь с той поры никто не видел. Как не видели больше частоостровцы и разбитную солдатку, которая слюбилась с временным постояльцем и ушла за ним в бега, сыграв перед тем бурную свадьбу.
«А военных столкновений и жертв в Частых не было, - пишет Моисеев, - партизанский командир Гончаров, видимо, трезво оценивал обстановку и представлял, чем может закончиться боевая стычка в селе с хотя и разбитой, но всё же ещё достаточно хорошо вооруженной армией. И избегал контактов. Он нападал на отступавших подальше от населённых, и большое ему спасибо за то, что не подверг жителей опасности…».
Подводя итог недолгому пребыванию О. В. Каппеля в Частоостровском, генерал-квартирмейстер Ф. Ф. Пучков писал в журнале американских участников Сибирского ледяного похода «Вестник первопоходника» в мае 1965 года: «Утром 7 января Уфимская группа, штабы и конвой командующего выступили на север, следуя по левому берегу Енисея или же, временами, по льду реки…». Генерал Каппель и большинство его воинства отправились из Частоостровского в последний путь, который был определён командирами на ночном заседании в доме церковного старосты.
Крах и разоружение каппелевцев
Тем временем части 5-й Красной Армии под командованием Тухачевского сидели на хвосте у белогвардейцев. А партизаны Кравченко и Щетинкина теснили отступавших по линиям Минусинск - Ачинск и Минусинск - Красноярск. 8 января 1920 года партизаны, соединившись с Красной Армией, вошли в Красноярск. А по улицам Частых всё ещё убегали на восток оторвавшиеся от преследователей остатки колчаковских частей.
В начале января кое-кто из мужчин, скрывавшихся в тайге, тайком побывал дома.
8 января у нас в бане состоялось совещание наиболее надёжных и смелых односельчан. Возглавлял его мой отец. Присутствовали: И. С. Моисеев, О. А. Басин, Михаил Храмов, И. Галкин, Еремей Кужлев и отставший от колчаковцев прапорщик Г. И. Киселёв. Было решено поговорить с бывшими фронтовиками, на кого можно было опереться и доверить оружие. За день 9 января были оформлены боевые группы, вошли в связь с Есауловой, Куваршиной и с городом. Замысел разоружения и эвакуации пленных в военный городок был одобрен. Возвратившийся из города Кужлев доложил, что он договорился о том, что военный городок примет пленных и гарантирует им жизнь и безопасность. Привёз принципиальные инструкции и единый план действий и, главное, сообщил, что Колчак арестован в Иркутске.
Нужно было действовать, но как? Ведь с начинающими могли поступить, как в Барабанове с Барышниковым и Шалыгиным. Войско, хотя и измождённое и деморализованное, остаётся войском. И в их руках оружие и безнаказанность действий над безоружными. К вечеру 9 января Частоостровское вновь было заполнено отступавшими. Наша оперативная группа поодиночке прошлась по селу, послушала настроения солдат. А настроения оказались таковыми, что всем надоело это безнадёжное бегство, да ещё под пулями партизан. Посовещавшись, опергруппа решила приступить к переговорам. У нас на квартире стоял один из офицеров по фамилии Пирожков. Вот с этого Пирожкова и начали. Когда ему сообщили, что Красноярск уже советский и что впереди их ждёт тайга, в которой партизан гораздо больше, чем они встречали до сих пор, а Колчак уже арестован, он задумался. Тогда мы предложили сдаться и поселиться в казармах военного городка в Красноярске, где и солдатам, и офицерам командование Красной Армии гарантирует безопасность. Пирожков ответил, что, в принципе, он согласен и с обстановкой, и с условиями, но что он один не может решать этот вопрос и нужно ему посоветоваться с полковником Герагой. Пирожков пошел с моим отцом и прапорщиком Киселёвым (переодетым в крестьянскую одежду) к полковнику Гераге, который квартировал в доме у кузнеца И. М. Крежестяк. Герага выслушал делегацию и сказал, что он не верит в арест Колчака, в гарантию жизни и свободы. И уже сам изложил им, как видит сложившуюся обстановку. Но большинство офицеров, понимая безвыходность своего положения, согласились сдаться. И лишь один, выйдя на улицу, застрелился. С 12 часов ночи началась сдача оружия. Кужелев повёл первый обоз в военный городок. Начало было положено - человек 700 были разоружены. К трём часам ночи собрались частоостровские боевые группы. Прежде чем вручить им оружие, их проинструктировали, чтобы не было мародёрства или убийств. За нарушение - расстрел. И тут же отец был назначен председателем волисполкома, а Храмов - начальником обороны, прапорщик Киселёв - начальником штаба. П. С. Кощеев сдал свои полномочия волостного старшины новому председателю волисполкома И. С. Моисееву.
Колокол извещал о конфликте
После разоружения первого отряда белых Михаил Храмов разбил всех вооружённых мужиков на взводы: 5–6 взводов численностью по 25 человек, вооружённых винтовками, ручными и станковыми пулемётами. Были созданы две особые группы: первая - пулемётная (5–6 станковых пулемётов «максим»), вторая - конная разведка из 15–20 лихих парней. На колокольне был установлен круглосуточный наблюдательный пост с телефоном, связанным с крайним домом на низу - у Ломского. Там тоже был телефон. Поддерживалась связь и с Есауловой, Куваршиной и Красноярском. Как только наблюдатели замечали движущиеся в сторону села обозы, тотчас сообщали в штаб, а в ночное время эти же задачи выполняли конные дозоры. Навстречу обозам выезжали конные разъезды и в 2–3 километрах от села главному начальнику белых ставили ультиматум о разоружении и сдаче. А пулемётная команда, дежурившая в крайних хатах, занимала огневые позиции. Если впереди никакого конфликта не происходило, то с колокольни раздавался редкий звон в средний колокол, и все знали, что обоз принял условия капитуляции. В случае конфликта должны были дать частые удары в большой колокол. Это тревога, и надо принимать бой.
Сначала о состоянии Колчаковской армии:
Д. В. Филатьев Катастрофа Белого движения в Сибири: Впечатления очевидца
<Париж, 1985>:
Что же представляло из себя в то время то, что продолжали именовать «армией», на которую Колчак и Сахаров, сидя в вагонах, рассчитывали как на силу, что на каком-то рубеже она остановится и, перейдя к обороне, окажет красным упорное сопротивление, а весной снова начнет наступление?
Численность войск никому известна не была, наугад ее принимали в 60 тысяч человек; на самом деле едва ли было и 30 тысяч, по крайней мере до Забайкалья дошло только двенадцать тысяч, да столько же примерно осталось добровольно под Красноярском, итого около 25 тысяч, которых, однако, отнюдь нельзя было назвать солдатами. Мужики, ехавшие на санях по два-три человека, хотя и имели при себе винтовки, но пользоваться ими готовы были не вылезая из саней. Покинуть сани никто не хотел ни при каких обстоятельствах — каждый знал, что сойдешь — дожидаться не станут и бросят на произвол. Такова была психология «едущих». Я испытал ее на себе: ночью подо мною свалилась лошадь и придавила меня в сугроб; мимо проехали сотни саней с солдатами, и ни один на крики о помощи не отозвался, а некоторые отвечали: «Нам не до тебя»; полчаса бился, пока удалось выбраться из-под лошади, а затем поднять и ее. Орудий не было вовсе, пулеметов тоже, за исключением двух-трех, сохранившихся у воткинцев. Пока ехали по тракту вблизи железной дороги, штабы армий имели возможность телеграфировать в поезд главнокомандующего и изо дня в день доносили одно и то же: «Такая-то армия, после упорного боя с противником в превосходном числе, отошла на такую-то линию». Эта линия всегда отстояла на 25-30 верст от предыдущего ночлега. Но раз были ежедневно упорные бои, то должны были быть и потери, тяжесть которых усугублялась тем, что при войсках не было ни врачебного персонала, ни перевязочных средств. Неопытные в службе, Сахаров и его штаб спокойно отмечали на карте новые линии расположения войск, делали сводки для Колчака и подшивали телеграммы к делу. Я как-то посоветовал генерал-квартирмейстеру Бурлину запросить армии о потерях и что делается для облегчения раненых. Несмотря на многие повторения, ответа ни от одной армии не последовало. Желая впоследствии, когда штаб главнокомандующего соединился в пешем движении после Красноярска со штабом третьей армии, выяснить этот вопрос, я расспрашивал офицеров, почему не давали ответа на запрос о потерях. В ответ услышал: да никаких потерь у нас и не было, кроме как сыпнотифозными, не было и никаких боев. Шли мы совершенно мирным порядком, становились на ночлег по деревням, утром варили завтрак, потом запрягали и ехали дальше. Красные ночевали, следуя за нами, на нашей предыдущей остановке. Иногда они поднимались раньше нашего, приближались к нам версты на три и начинали стрелять из пулеметов. Тогда мы немедленно запрягали и уезжали. Однажды один из наших командиров полка решил предупредить красных и сам первый открыл стрельбу по ночлегу красных. Они сейчас же снялись и отступили, а мы пришли и съели приготовленный ими завтрак.
Так дело шло до Красноярска, начальник гарнизона которого, генерал Зиневич, решил идти на мир с большевиками и уговаривать Каппеля сделать то же самое. Каппель, разумеется, не согласился на это и отказался ехать на свидание к Зиневичу в Красноярск.
Так как было ясно, что штабной поезд через Красноярск не пропустят, то на последней перед городом станции мы вышли из вагонов и пересели на сани. Вдоль полотна шла 2-я армия генерала Войцеховского, которому Каппель поручил выбить из города взбунтовавшийся гарнизон.
Войска были двинуты тремя колоннами, но ни одна из них до города не дошла, испугавшись, как объяснили начальники колонн, броневика, показавшегося на железной дороге к западу от Красноярска. Броневик оказался польским (поляки шли в хвосте чешских эшелонов), огня не открывал и явился лишь предлогом для отмены атаки, в которую войска и не рвались.
На другой день, 5 января, Каппель решил сам руководить наступлением. И вот тут получилась незабываемая картина, могущая дать полное представление, что представляла из себя Сибирская армия как сила.
Из Красноярска, для преграждения нашего пути, была выслана полурота пехоты с пулеметами, которая заняла высоты к северо-западу от города верстах в трех от него. На противоположном плато собралось несколько тысяч саней с сидящей на них нашей «армией». Тут же верхом Каппель и с ним несколько всадников. Прогнать красноярскую полуроту можно было обходом влево и ударом в лоб. Однако ни один солдат из саней выходить не пожелал. Тогда посылается рота офицерской школы, она открывает огонь вне действительности выстрела, красные, конечно, из-под такого огня не уходят и тоже продолжают палить в воздух. «Противники» замирают друг против друга до темноты, и ночью все, кто хотел, свободно прошли в обход Красноярска и даже через самый город. Таковых оказалось вместе с 3-й армией, шедшей южнее, около двенадцати тысяч человек, получивших впоследствии наименование «каппелевцев». Примерно такое же число сдалось добровольно красноярскому гарнизону, не по убеждению, разумеется, а потому, что устали бесконечно отступать и двигаться в неизвестность.
В то самое время как была двинута вперед офицерская рота, чтобы отогнать красных, в тылу у последних находилась наша кавалерийская дивизия князя Кантакузина, прошедшая мимо Красноярска несколько раньше. Несмотря на то что дивизия состояла всего из 300-350 всадников, ей ничего не стоило прогнать красную полуроту хотя бы только обозначением атаки в тыл. Но такая активность даже и в голову не пришла начальнику дивизии.
Возможно, что он хорошо знал цену своей дивизии. Через два дня, в первый день Рождества, эта дивизия стояла на ночлеге в деревне Барабаново и была радушно принята жителями. Я вместе с ген. Рябиковым ехал на санях при этой дивизии. В 9 часов вечера, когда мы укладывались спать, вдруг раздались отдельные выстрелы из соседней рощи. Начальник дивизии приказал выбить стрелявших из рощи. Раздается команда «к пешему бою, такой-то взвод вперед», и... ни одна душа не двинулась. Дивизия поседлала коней, запрягла сани и двинулась куда глаза глядят.
Было ясно, что солдатские нервы уже не выдерживали звука выстрелов, и те бытописатели, которые рассказывают о каком-то священном огне, будто бы зажигавшем сердца каппелевцев, попросту выдумывают, желая выдать за быль то, что им хотелось бы, чтобы было. Солдат, собственно, не противника боялся, а страшился расстаться с санями, потому что отлично знал, что раз с них слезешь, то потом уже не сядешь — дожидаться не станут и о взаимной выручке не подумают. То было уже не войско, а панически настроенная толпа, тупо, без всякой мысли, стихийно стремившаяся на восток в чаянии где-то, за каким-то рубежом оторваться от красных и почувствовать себя в безопасности. Наступил момент животного страха.
Как курьез можно привести такой случай. В тайге (не на тракте) селения редки и очень малы. В одном из таких селений расположилась на дневной привал какая-то часть и приступила к варке чая. Идущая вслед за нею другая часть знала, что ей места в деревне уже не найти, все будет забито до отказа, а до следующего жилья надо идти верст 15. И вот командир этой части, не доходя полуверсты до деревни, открывает пальбу вверх. Как только послышались выстрелы, бивакировавшая часть немедленно запрягла и понеслась вперед. Такова паническая психология: отлично знали, что в тайге красных быть не может и что сзади на несколько верст тянется своя лента саней, но раз стреляют — значит, запрягай и уходи. Я как раз подъехал сзади, когда чай варила уже новая часть и офицеры со смехом рассказывали, как они очистили себе стоянку....
ну и описание собственно Ледового похода:
Золотой запас перешел к большевикам. От прежнего совокупного могущества правительства адмирала Колчака оставалась одна армия, которая, разделившись на две колонны, стихийно двигалась на восток, не зная ничего из того, что происходило в Иркутске. 2-я армия шла по дорогам к северу от железнодорожной магистрали, 3-я к югу; 1-я армия как-то распылилась.
Памятуя красноярский опыт, Каппель принял меры, чтобы 2-я армия по возможности не встречалась с красными (!!!)
, и поэтому вскоре после Красноярска свернул с дороги и пошел по реке Кан. Получился небывалый в военной истории 110-верстный переход по льду реки, куда зимою ни ворон не залетает, ни волк не забегает, кругом сплошная непроходимая тайга. Мороз был до 35 градусов. Одно время мы попали в критическое положение, когда в конце пути наткнулись на горячий источник, бежавший поверх льда и обращавший его в кашу. Вереницы саней сгрудились у этого препятствия, так как лошади по размокшему льду не вытягивали, а обойти его не было возможности из-за отвесных берегов. Боялись, что лед рухнет под тяжестью такого количества саней и лошадей, но все обошлось благополучно, пробрались поодиночке, вылезая из саней. Промокшие валенки немедленно покрывались ледяной корой. Чтобы избегнуть воспаления легких, последние за рекою 10 верст пришлось идти пешком в пудовых валенках. На этом переходе Каппель схватил рожистое воспаление ноги и затем легких и вскоре скончался. Умерших во время перехода тифозных складывали прямо на лед и ехали дальше. Сколько их было, никто не знает, да этим и не интересовались, к смертям привыкли.
Этот легендарный Ледяной Сибирский поход сравнивают обычно с Ледяным походом Корнилова и даже считают его более трудным. Надо правду сказать, что такое сравнение, хотя и лестное для нас, шедших по Кану, совсем неправильно. Наше положение было неизмеримо легче корниловского, потому что мы не имели перед собою противника, нам не приходилось «пробиваться», а это коренным образом изменяло дело. Затем яркое солнце, полное безветрие позволяли легко переносить мороз, да и одеты, все без исключения, были в валенки и полушубки, никто, кроме того, не шел пешком. У Корнилова было совсем иное положение, и нам не приходится равняться на его Ледяной поход.
У станции Зима мы столкнулись с красным отрядом, который, к счастью для нас, был атакован с тыла чехами и частью перебит, частью взят в плен. Грустно было впервые проезжать мимо валявшихся трупов своих же русских людей (конечно, уже до белья раздетых, на этот счет исключения не было) и смотреть на испуганно выглядывавших из-за ворот деревни жителей, видевших в первый раз гражданскую войну и ничего в ней не понимавших.
До Иркутска добрались благополучно. Здесь узнали, что адмирал был накануне расстрелян. Этим отпадал главнейший мотив, чтобы атаковать город. Чехи, как в свое время было с генералом Сычевым, предупредили, что они не допустят обстрела Иркутска со станции Иннокентьевской, где мы находились. Это обстоятельство не играло большой роли, так как в Иркутске красных почти не было — они ушли накануне — и город можно было взять с любой стороны, но на совещании начальников начальник Воткинской дивизии, генерал Молчанов, заявил: «Войти в город мы, разумеется, войдем, а вот выйдем ли из него, большой вопрос, начнется погром и грабеж, и мы потеряем последнюю власть над солдатом». Это мнение было решающим, и в ночь с 7 на 8 февраля обошли город с юго-западной стороны. Красные послали вдогонку несколько артиллерийских выстрелов, и тем дело кончилось. В конце февраля без приключений добрались до Забайкалья и наконец вздохнули спокойно — теперь между нами и красными стояли японцы.
История воздает каждому по заслугам. Почти через 90 лет обновленная Россия вспомнила, наконец, об одном из самых верных своих сынов: в январе 2007 года с воинскими почестями в московском Свято-Даниловом монастыре перезахоронили генерала Каппеля, умершего стылым полднем в январе 1920 года. Вспомним и мы о нем. За психической атакой белых в фильме «Чапаев» наблюдало, затаив дыхание, не одно поколение жителей СССР. Она - самый впечатляющий эпизод культовой киноленты. Стройные шеренги офицеров с презрительным бесстрашием идут на окопы в полный рост, не кланяясь выстрелам. Когда смерть настигает кого-то, дружно смыкают ряды, скрывая потери. Кажется, что их даже пуля боится. Смятение чапаевцев, передавалось зрителям. Люди, конечно, радовались, когда из-за бугра вылетал долгожданный Василий Иванович, обращая врагов в бегство. Однако невольное уважение к «золотопогонникам» оставалось.
Сквозило оно и в словах киношных красноармейцев:
Каппелевцы… Красиво идут! Интеллигенция…
Благодаря этим кадрам, фамилия генерала Каппеля осталась в памяти народа. Но только фамилия. Подробности об удивительном человеке с трагической судьбой знали немногие, в основном - эмигранты, вынужденные в далеком 1920 году покинуть Отечество.
Полный бант Георгиевского кавалера
Владимир Капель родился в 1881 году в городке Белеве Тульской губернии. Оскар Павлович, его отец, служил ординарцем у генерала Скобелева, отличился в боях русско-турецкой кампании, имел за храбрость Георгиевский крест. Дед тоже был Георгиевским кавалером. Естественно, что из славной офицерской семьи пошел по стопам родителей.
Молодой корнет
Он окончил кадетский корпус, позже Николаевское кавалерийское училище. После училища был направлен в Новомиргородский полк. Молодого корнета в полку полюбили все. Дисциплинированный, безупречно воспитанный, простой в общении – он располагал к себе.
Свидетельство:
Владимир Каппель выкрал из родительского дома возлюбленную и обвенчался с ней в сельской церкви, так как родители ее были против брака с молодым офицером
Сослуживец Каппеля, полковник Сверчков вспоминал, что даже внешность его внушала симпатию. Особенно хороши были серые, немного печальные глаза Владимира Оскаровича. Он выделялся своим умом и начитанностью, любил поговорить с однополчанами за стаканом вина, но меру знал во всем. Тогда, наверное, мало кто догадывался, что в мягком, скромном офицере живет отчаянная храбрость и огромная воля.
Свидетельство:
Как ни странно, но и своих врагов Каппель пользовался большим уважением. Большевистская газета «Красная звезда» назвала его «маленьким Наполеоном»
Первой решительность Каппеля заметила, пожалуй, его супруга Ольга Сергеевна. Вопреки воле родителей, Владимир увез ее под венец на санях в метель, совсем, как в старом романе. Они жили счастливо несколько лет, пока не грянула Первая Мировая. К тому времени Каппель окончил Академию Генштаба. На войну он ушел капитаном, закончил войну подполковником.
Октябрьский социалистический переворот
События Февральской революции Владимир Оскарович переживал мучительно. Он был убежденным монархистом, искренне считал, что резкие перемены только навредят стране. Доказательством этому были безобразное братание солдат с врагами, пьянство, демагогия и повальное дезертирство. Видеть все это потомственному офицеру, человеку долга и чести, который дал присягу на верность царю и Отечеству, было невыносимо.
Когда же совершился Октябрьский переворот, и вышло решение о позорном сепаратном мире, Каппель окончательно убедился, что Россия попала в руки германо-большевистких заговорщиков. Он бросает развалившийся фронт, пытается добраться до семьи окружными путями, и в июне 1918 года оказывается в Самаре. Этот город стал началом высокого Жертвенного Пути Владимира Каппеля. К этому времени большевиков изгнали из Самары.
Свидетельство:
Добровольцы отряда, наблюдая его ежедневно, живущего одной жизнью с ними, всё больше привязывались к своему командиру
Первая народная армия
Встал вопрос, кто возглавит Народную армию. Желающих среди местных офицеров не нашлось, и временно командовать добровольцами предложили Каппелю. Он согласился, так как был готов воевать в любом качестве, лишь бы освободить Россию от .
В распоряжении Владимира Оскаровича оказалось всего 350 человек. Эту горсточку людей и отправили освобождать Сызрань. Казалось, красные, в пять раз превосходящие добровольцев, шапками закидают своих врагов. Но случилось чудо: крошечный отряд умело и эффектно выбил противника из города. В руках добровольцев оказались брошенное оружие и склады с боеприпасами.
По следам армии Каппеля. Военная реконструкция
Успех оглушил всех, и Каппель сразу стал знаменит. Слава принадлежала Владимиру Оскаровичу по праву, ведь именно он был душой операции. Но сам командующий скромно отмахивался и говорил, что победа – заслуга «зеленой кадетской молодежи».
Свидетельство:
Адмирал Колчак был выдан чехами эсеро-меньшевистскому Политцентру. Узнав об этом, Каппель вызвал на дуэль командующего чехами и словаками в Сибири Яна Сырового, однако не получил от него ответа
Заноза в теле большевизма
С этого момента имя Каппеля стало головной болью для красного командования. Везде, где бы он ни появлялся, противник был наголову бит. Действовал царский подполковник быстротой и натиском. Его войска, которые пополнялись новыми добровольцами, стремительно перемещались по Средней Волге, ошеломляя врага непредсказуемостью маневра. В июне 1918 года белые ворвались в Симбирск.
Троцкий объявил Отечество в опасности, а за голову «бандита» Каппеля назначил денежную премию – 50 тысяч рублей. Этот приказ попал в руки командующего, он засмеялся: «Я недоволен - большевики очень дешево нас оценили…».
После взятия Симбирска желающих воевать рядом с легендарным Каппелем стало еще больше.
Свидетельство:
Все лично знавшие генерала Владимира Каппеля подчёркивали, что он всегда был не только умелым командиром, но человеком, отличавшимся личной отвагой
Он притягивал к себе не только военным талантом, но и человечностью. Пленных красноармейцев никогда не расстреливал, сам нередко брал винтовку и участвовал в боях, питался из общего котла, охотно разговаривал с солдатами, делился мыслями, планами. Его с любовью называли: «Наш Каппель».
Главной победой на Волге стало для Владимира Оскаровича взятие Казани. был отлично укреплен, так как там хранился знаменитый золотой запас России. Но вечером шестого июля под покровом дождя и сумерек белые части, как всегда внезапно и дерзко, атаковали Казань. Утром над городом уже развевался трехцветный российский флаг. Золото было погружено на пароход и отправлено в Самару, откуда - в Омск к адмиралу Колчаку.
В начале осени 1918 года Красная армия получила подкрепление. Силы стали совсем не равны, и Каппель со своей Волжской группой отошел на Урал. К зиме пришел приказ Колчака о присвоении ему звания генерал-майора. «Я был бы более рад, если бы мне вместо производства прислали батальон пехоты», - искренне сказал Владимир Оскарович.
Примеры силы слова
Он сражался за Россию не ради званий и наград, и на френче носил лишь академический знак да георгиевский крест, полученный еще в Первую Мировую. Иногда набрасывал поверх мундира простую куртку, тогда орденов и знаков отличия вовсе не было видно. Однажды в таком «гражданском» виде генерал появился на митинге рабочих уральского Аша-Балашовского завода.
Свидетельство:
Являясь убеждённым монархистом, Владимир Оскарович категорически отвергал как февральскую революцию, так и итоги октябрьского вооружённого переворота
Здесь работали агитаторы, которые подбивали людей совершить покушение на белобандита Каппеля. Постояв и послушав злобные выкрики в свой адрес, он попросил слова и живо поднялся на трибуну: «Я генерал Каппель… Вы хотите меня убить. Я вас слушал, послушайте и вы меня».
Собрание изумленно замерло. Он рассказал шахтерам, за что борется, что несет с собой коммунизм. Рабочие потом несли своего недавнего врага на руках до штаба.
Смелость и бескорыстие генерала удивляли порой даже хорошо знавших его людей. Позднее, уже будучи главкомом Восточного фронта, Каппель узнал, что его семья, эвакуированная в Иркутск, терпит большую нужду. Ему предложили послать телеграмму командующему Иркутским округом с распоряжением выдать теще и детям десять тысяч рублей. Владимир Оскарович отказался: он не видел возможности вернуть казне в скором времени такие большие деньги.
Свидетельство:
Красные, не имея возможности справиться с ним в открытом бою, захватили в заложники его жену и двух детей, находившихся тогда в Уфе
Волжский корпус, а потом и третья армия Каппеля оставались самыми боеспособными на Восточном фронте адмирала Колчака. Особенной стойкостью отличались в ней рабочие части Ижевского и Воткинского заводов. Именно ижевцы, а не офицерский полк, провели под Уфой знаменитую психическую атаку.
Глубокой осенью 1919 года удар красных, которые наладили дисциплину и научились воевать, сдержать не удалось. После сдачи Омска белые армии неумолимо покатились к Енисею. В этот критический момент адмирал Колчак уговаривает генерал-лейтенанта Каппеля возглавить Восточный фронт со словами: «Владимир Оскарович, на Вас вся надежда!» Но остановить процесс отступления было уже невозможно. Каппель надеялся на укрепленный Красноярск, но в городе засели мятежники, которые ратовали за мир и советовали они сложить оружие и главкому. Телеграфный ответ Каппеля был уничтожающим и коротким: «С изменниками Родины не разговариваю!».
Он бросил штабной эшелон и пересел на коня. Обойдя под артобстрелом Красноярск, собрал беспорядочно отступающие части и поставил задачу: идти в Забайкалье, чтобы сделать его оплотом Белой борьбы. Начался беспримерный по мужеству Великий Сибирский Ледяной поход протяженностью в три тысячи верст.
Железная дорога находилась в руках неприятеля. Поэтому армии вместе с беженцами, ранеными и больными пришлось двигаться через глухую тайгу, где почти не было населенных пунктов. Капель шел вместе со всеми. Многие отмечали, что он легко одет, но главком не мог кутаться в шубу, когда подчиненные мерзли в потрепанных шинелях.
На реке Кан генерал провалился под лед, в сырой обуви продолжал идти дальше и обморозился. Началось воспаление легких, потом гангрена.В таежной деревеньке полковой врач, не имея инструментов, кухонным ножом ампутировал Каппелю пальцы на ногах.
Свидетельство:
Один из участников леового похода А. А. Федорович вспоминал: «Стиснувшего зубы от боли, бледного, худого, страшного, генерала на руках вынесли во двор и посадили в седло. Он тронул коня и выехал на улицу - там тянулись части его армии»
Искалеченный, в полуобморочном состоянии главком потребовал коня и некоторое время держался в седле, чтобы солдаты видели – он с ними. Только когда Владимир Оскарович был уже не в силах сидеть в седле и потерял сознание, его поместили в обоз. Утром 26 января 1920 года умирающего командующего поместили в лазарет румынского поезда. Но было уже поздно: через несколько часов Каппеля не стало.
Свидетельство:
Последними словами генерала были: «Пусть войска знают, что я им предан был, что я любил их и своею смертью среди них доказал это»
Перезахоронение Каппеля
Свой путь с армией он продолжил уже после смерти. Уставшие и измученные люди, для которых Каппель был символом Белой борьбы, символом чести и мужества, не могли расстаться с любимым командиром. Они везли его гроб по бездорожью до самой Читы. Там Каппель был отпет и с почестями . Позднее соратники перезахоронили своего главкома в Харбине, боясь, что новая власть надругается над прахом. На собранные деньги поставили памятник: гранитный крест с терновым венцом у подножия.
В 1955 году по распоряжению советского посла в Китае могилу легендарного белого генерала сровняли с землей. Но память о настоящем человеке стереть невозможно. Прошли десятилетия, и о Каппеле вспомнили потомки. В 2006 году подвижники из организации «Белые воины» разыскали место его погребения и перевезли Владимира Оскаровича с чужбины на Родину, за благо которой он отдал в страшную гражданскую войну
Во время крушения власти правительства Колчака в Сибири войска Каппеля остались единственными верными ему силами. После оставления Омска именно Владимиру Оскаровичу Каппелю Колчак намеревался передать полномочия "Верховного Правителя". Каппель был назначен Главнокомандующим белыми войсками Сибири. Он был одним из немногих в то время белых военачальников, сохранявших оптимистическое настроение и верность своему долгу.
В начале декабря 1919 года каппелевцы подавили проэсеровское восстание сибирского Барабинского полка под командованием полковника Ивакина. При разорванных коммуникациях и дестабилизации фронта Каппель пытался удержать Барнаульско-Бийский район. Однако в условиях полного разложения и смятения, едва ли не ежедневных бунтов и измен командного состава, белые вынуждены были отступить. После потери Новониколаевска войска Каппеля с непрерывными боями отходят вдоль железной дороги, испытывая огромные лишения в условиях 50-ти градусного мороза. В.О Капелю удалось объединить в кулак все оставшиеся силы - около 30 тысяч человек. Но "удары в спину" от вчерашних союзников и соратников следовали один за другим.
По приказу командующего чехами и словаками в Сибири Сырового из состава Верховного Правителя был изъят паровоз. Это означало фактическую выдачу красным Колчака и следовавшего с ним из Омска "золотого запаса".
Находясь в Ачинске, Каппель вызвал Сырового на дуэль. Тот на вызов не ответил, но вскоре его подчиненные отобрали и у Каппеля паровоз, везший его состав в Красноярск. Таким образом, Колчак оказался в полной изоляции, а капелевцам вновь пришлось двигаться к Красноярску в пешем строю.
В это время в борьбу с "каппелевцами" вступают не только красные силы, но и весьма многочисленное движение "зеленых" под руководством Рогова. В результате измены ещё одного вчерашнего соратника, генерала Зиневича, армия Каппеля была окружена под Красноярском. Пробольшевистски настроенный Зиневич потребовал от Каппеля сдачи в плен. Обойдя город, капелевцы вырвались из окружения. Получив от Колчака телеграмму с приказом подавить бунт Зиневича, Каппель решил штурмовать Красноярск. 5 - 6 января 1920 г. в ходе ожесточённых боёв его силам удалось прорваться в обход города, но подавить бунт Каппель не смог. Он разрешил бойцам, которые не хотят или не могут идти на соединение с войсками Забайкальского правительства атамана Семенова, сдаться "эсеровско-большевистским" войскам под Красноярском. Это избавило войско генерала от лишней обузы и сплотило под его рукой только преданных Белой идее людей.
При вступлении в Красноярск большевики сами "позаботились" о мятежниках: все оставшиеся в городе лояльно настроенные к ним белые офицеры, в том числе и генерал Зиневич, были расстреляны.
Удобную для отхода железную дорогу пришлось оставить, так как поступили сведения о занятии красными железнодорожных станций восточнее Красноярска. 6 января 1920 года армия Каппеля выходит из города и следует по замёрзшему Енисею.
7 января 1920 года
в деревне Чистоостровской было созвано совещание начальников каппелевских частей. Было решено двигаться к Иркутску, чтобы соединиться с войсками атамана Семёнова и освободить Колчака и "золотой запас". Каппель решительно отверг предложение генерала Перхурова двигаться на север, чтобы подойти к Иркутску без потерь по безлюдной Ангаре. Промедление с обходным манёвром наверняка стоило бы жизни адмиралу. В тот момент генерал Каппель ещё надеялся его спасти, поэтому предпочёл идти по руслу реки Кан - самому прямому и опасному пути.
Начался трагический и опасный "Ледяной поход"
.
Вот как описывает продвижение каппелевцев участник похода В.О. Вырыпаев:
«Передовым частям, спустившимся по очень крутой и длинной, поросшей большими деревьями дороге, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась кровь.
В аршин и более толщины снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми.
При гробовой тишине пошел снег, не перестававший почти двое суток падать крупными хлопьями; от него быстро темнело, и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и двигавшихся вперед полторы-две версты в час.
Идущие кое-как прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и, не в силах двинуться, оставались сидеть, навсегда засыпаемые хлопьями снега.»
В течение одного месяца измученным людям в нечеловеческих условиях удалось преодолеть более тысячи километров - путь от Красноярска до Иркутска по снежному бездорожью и январскому морозу.
По свидетельствам очевидцев, генерал Каппель, жалея своего коня, практически всё время перехода по реке Кан шёл пешком. Он провалился в полынью, но продолжал идти, отморозив ноги и получив воспаление лёгких. Началась гангрена, и полковой врач в ближайшей деревне был вынужден ампутировать генералу несколько пальцев на одной ноге и часть ступни другой. Каппель после этого продолжал оставаться во главе своих войск. Он мог держаться на коне только будучи привязанным к седлу. Каппелевцы, несмотря ни на что, упорно продвигались к Иркутску.
Лишь 21 января 1920 года, в связи с ухудшением своего состояния, Каппель сдал командование войсками генералу Войцеховскому (который вступил в должность после смерти Каппеля). У Нижнеудинска произошёл большой бой, в результате которого партизаны и Восточно-Сибирская Красная армия были отброшены, а войскам Каппеля открылся путь к Байкалу, на соединение с атаманом Семеновым. В Нижнеудинске Каппель 22 января 1920 г. организует совещание, где было решено ускорить движение войск к Иркутску двумя колоннами, взять его с ходу, освободить Колчака и золотой запас, после чего установить связь с Семеновым и создать новый боевой фронт. По предложенному им плану, две колонны белых войск должны были соединиться у станции Зима и здесь подготовиться к решающему броску на Иркутск. После этого совещания Каппель диктует обращение к крестьянам Сибири с призывом одуматься и поддержать белых.
В.О. Каппель умер от заражения крови при отступлении армии в деревне Верхнеозерская (район Верхнеудинска) 25 января 1920 г., (по другим данным - 26 января 1920 г. - от воспаления легких). Гроб с телом генерала Каппеля был вывезен в Забайкалье, а затем в Харбин и погребен у алтаря Иверской церкви. Подчиненными, которых он спас зимой 1919 - 1920 гг. от гибели, в Харбине Каппелю был поставлен памятник. В 1955 году по предложению правительства СССР памятник и надгробие жены В.О. Каппеля были снесены коммунистическими властями Китайской Народной Республики. В 2006 году прах В.О. Каппеля был перевезен в Россию.
6 февраля 1920 года каппелевцы, измотанные и усталые, прорвались на окраины Иркутска. Занять город и освободить Колчака они не смогли. Уже на следующий день, 7 февраля 1920 года, бывший Верховный Правитель был расстрелян. Основная часть "золотого запаса" попала к большевикам. О судьбе оставшейся части историки спорят и по сей день.
Возможно, последний "ледяной поход" генерала Каппеля - не самое значимое событие в истории России и белого движения. Героическим усилиям и мужественному самопожертвованию участников похода не суждено было решить основные стратегические задачи, повернуть ход белой борьбы в Сибири, спасти себя и своих близких от преследований и гибели.
"Ледяным походом" Корнилова начиналось белое движение на Кубани. Этот первый поход "обречённых" тоже не принёс почти никаких реальных результатов, но остался в памяти как пример безотчётного мужества и служения белой идее. "Ледяной поход" Каппеля в Сибири уже "под занавес" белого движения, в пику всем разочарованным и сдавшимся, подал свой пример верности убеждениям и долгу, верности идее бескорыстного служения России. Подвиг проигравших, но несломившихся, неизменивших себе людей заслуживает того, чтобы о нём говорили и помнили.
В конце 1919 года многочисленная белая армия отправилась в небывалый по протяженности переход-отступление от Барнаула до Читы. Последние ошибки Колчака и сибирская зима определили судьбу белого движения.
Сомневающиеся - домой
Эвакуация штаба Верховного Правителя из Омска и сдача последнего врагу, фактически лишили белую армию общего командного руководства. Моральное состояние воинских частей резко понизилось. Как вспоминал потом один из участников похода, поручик Варженский: «армия перестала быть тем, что называется армией, распавшись на отдельные части, с трудом, а порой и очень неохотно кооперирующие друг с другом». Вместе с солдатами эвакуировали административные учреждения, больницы, семьи военнослужащих, которым нельзя было оставаться. Весь этот «балласт» с домашним скрабом полностью лишал боеспособную часть армии способности маневрировать. Как описывают очевидцы, картина с каждым днем становилась все мрачнее: «Отступление Великой французской армии в 1812 году от Москвы, вряд ли хоть на сколько-нибудь приблизиться к испытаниям, постигшим всю ту почти миллионную массу людей, которые начали этот страшный Сибирский Ледяной поход в полудикой необъятной стране, при холоде в зимнее время до 50 градусов по Реомюру, и закончили его ничтожной цифрой живых свидетелей в 10—15 тысяч человек».
В этих условиях полного деморализованного состояния войск, отсутствия централизованного снабжения, когда даже сами генералы характеризовали свои отряды не более чем «вооруженное скопище людей», назначение командующим фронтом генерала Каппеля, пользовавшимся безграничным доверием солдат, стало первым шагом на пути спасения армии. Под его командование перешли части второй армии, связь с первой и третьей армиями была утрачена.
Первое, что он сделал - позволил всем колеблющимся и сомневающимся в успехе грядущего похода, остаться, сдаться большевикам или отправиться восвояси. Это на время решило проблему дезертирства. Численность армии резко сократилась, но также уменьшилась и вероятность перебежничества в более тяжелых условиях, когда один предатель мог стоить жизни многим солдатам. Боеспособность войск повысилось. В генерале Каппеле, который всегда делил со своими солдатами все невзгоды, видели благородного рыцаря, источник боевого духа. По воспоминаниям Варженского: «каждый участник Сибирского похода с гордостью называл себя каппелевцем, как и вся армия присвоила себе, впоследствии, наименование Каппелевской».
Смятение Колчака
В отличие от Владимира Каппеля, которому удалось сохранить армию, благодаря своей решимости, адмирал Колчак в последние месяцы перед арестом и расстрелом поражал своих подчиненных смятением и замешательством, которые и привели его, в конце концов, «на Голгофу».
Вначале он долго медлил с эвакуацией из Омска. Как писал потом генерал-лейтенант Дмитрий Филатьев, «еще полсуток промедления и необъяснимый страх Колчака покинуть Омск, мог привести к тому, что золото попало бы в руки к красным».
Но решение покинуть Омск, вовсе не привело Колчака вместе с царским золотом в Иркутск, где он мог возглавить управление. Вместо этого, он принял решение производить командование прямо с железной дороги: «Считаясь с необходимостью моего пребывания при армии, доколе обстоятельства того требуют, повелеваю образовать при мне и под моим председательством Верховное совещание, на которое возложить разработку общих указаний по управлению страной».
Таким образом, Колчак намеревался управлять страной и армией при помощи совещаний по телеграфу, что в сложившихся условиях естественно было невыполнимым. Как пишет, Филатьев: «В действительности, он не был ни при армии, ни при своем правительстве». Первая шла на санях по дикой Сибири, второе уже давно заседало в Иркутске.
Впоследствии выяснилось, откуда у Колчака были такие опасения перед отъездом в Иркутск, куда он отказывался ехать под любым предлогом. Очевидно, во время его телефонных переговоров с советом министром зашла речь об отречении и передачи власти. По мнению его ближайших сподвижников, это бы лишь юридически оформило то положение, в котором на тот момент оказался адмирал, находясь в своем поезде как бы «между небом и землей».
Свою роль сыграло и опасение Колчака за золото, которое везли в том же поезде. Перевезти его на санях было невозможно, а двигаться дальше по железной дороге при враждебно настроенных чехах, которые на тот момент практически поставили пути под свой контроль, было небезопасно. По мнению Филатьева, поехав бы в свое время Колчак сразу же в Иркутск, вместе с министрами, золото удалось бы сохранить, а адмирал бы уцелел. Кто знает, может и весь исход событий был бы другим.
Но история не знает сослагательного наклонения. Своевременному отречению и присоединению к своей армии, Колчак предпочел промедление, которое в итоге вылилось в падение совета министров в Иркутске, предательство чехов и, в конце концов, выдачу адмирала революционному правительству.
Трагедия под Красноярском
Тем временем, сибирская армия встретила свое первое и самое тяжелое испытание. В декабре 1919 - начале января 1920 года войска вместе с беженцами подошли к Красноярску. К тому времени последний оказался занят сильным отрядом партизан Щетинкина, бывшего штабс-капитана из фельдфебелей. Как рассказывали участники похода: «он состоял из отличных стрелков-охотников, о которых говорили, что они чуть ли не за версту бьют без промаха в глаз». Положение ухудшало и то, что на сторону красных перешел белый генерал Зиневич, командующий Средне-Сибирским корпусом 1-й Сибирской армии, со всем своим гарнизоном. Таким образом, в Красноярске сконцентрировались сильные боевые части против изнуренных, морально подавленных и плохо вооруженных частей Сибирской и Волжской армий.
Попытка взять штурмом Красноярск закончилась лишь потерями со стороны каппелевцев. Единого плана прорыва через войска красных не было, в итоге, начальники отдельных частей действовали обособленно, без связи с другими. Общей идеей было лишь то, чтобы обойти Красноярск с Севера и проскользнуть за Енисей. Потери были колоссальными. Как пишет Варженский, у Красноярска, если брать в расчет всех эвакуирующихся, потери составили не меньше 90 процентов всей движущейся массы. Из почти миллионной толпы осталось 12-20 тысяч человек. Так под Красноярском, де-факто, рухнула последняя надежда возобновить дальнейшую борьбу. Этим и закончился первый этап Ледяного Сибирского похода.
Переход по реке Кан
За Красноярском отступающих ждал не менее тяжелый участок пути по незамерзшей реке Кан, тянувшийся до Иркутска. Решение идти этим коротким путем принял сам Каппель, несмотря на то, что дорога до Иркутска по Енисею и Ангаре представлялась более безопасной. Как писали очевидцы: «Получился небывалый в военной истории 110-вёрстный переход по льду реки, куда зимою ни ворон не залетает, ни волк не забегает, кругом сплошная непроходимая тайга». Решение стоило генералу жизни. Под глубокими сугробами скрывались полыньи, образовавшиеся из-за горячих источников в тридцатипятиградусный мороз. Люди двигались в темноте, то и дело, проваливаясь под лед. Это случилось и с Каппеля, который во время перехода провалился в полынью и отморозил ноги. После ампутации пошло заражение, которое усугублялось воспалением легких.
Каппель завершил переход, продолжая командовать армией, будучи уже не в состоянии самостоятельно держаться на лошади - его привязывали к седлу. Его последним решением был штурм Иркутска, освобождение адмирала Колчака и создание в Забайкалье нового фронта по борьбе с революцией. Он умер 26 января 1920 года, так и не узнав, что ни одному из его планов было не суждено сбыться.
После его смерти командование перешло к его заместителю, генералу Войцеховскому. Его главной рекомендацией перед солдатами служило уже то, что сам Каппель назначил его приемником. Узнав о расстреле Колчака, он отказался от идеи штурмовать Иркутск, что привело бы к бесполезным потерям, и взял путь в Забайкалье.
Опустевшие деревни
Помимо холода и настигающих красных отрядов, у колчаковской армии оказался еще один враг - местное население. Как пишет участник похода Варженский: «Простые люди, распропагандированное большевиками, относи¬лось к нам враждебно. Питание и фураж достать было почти невозмож¬но. Деревни, которые попадались нам на пути, порою бывали совершенно пусты». Жители бежали от белой армии в лесистые горы так же, как когда-то целые деревни опустевали на пути отступающего Наполеона. По Сибири ходили слухи о зверствах белой армии, которые распространяли скачущие впереди каппелевцев большевистские пропагандисты. В поселках оставались лишь больные старики, не имеющие сил уйти в горы, да забытые собаки, которые «поджимая хвосты, боязливо и виновато жались к пустым хатам, даже не тявкая». Лишь некоторые ушедшие иногда оставляли «дань» - небольшой запас еды в домах, очевидно в целях хоть как-то задобрить «алчных солдат» и избежать разграбления жилища.
Конец пути
В конце февраля 12 тысяч человек - все, что осталось от изначальных семи ста тысяч людей, добрались до Забайкалья. Выжившие могли вздохнуть свободно - теперь между ними и красными стояли японцы. Хотя, армии все же пришлось столкнуться с несколькими отрядами партизан, в том числе и с крупными, под командованием Старикова, известного так же как «Ворон», и «какой-то свирепой женщины-коммунистки, отличавшейся неимоверной жестокостью».
Благодаря партизанам, которые, по мнению участников похода, были из местных каторжников, последний рывок пути от Черемховских копей до Читы (приблизительно 280 км), оказался «чуть ли не физически и морально труднее всего остального пути». Партизаны выбивались из сил, чтобы отступающие понесли как можно больше потерь. «Скрытой войне» благоприятствовала местность, в особенности, горные ущелья и скалы.
Чита, которую каппелевцы достигли после трех недель пути от копей, показалась отступающим землей обетованной. Варженский писал об этом долгожданном окончании пути: «В эту ночь спалось как-то неспокойно... Мешало приподнятое настроение — Чита, конец длинного, почти годового похода... страшного, изнурительного, с неописуемыми лишениями... Поход в тысячи верст... и вот она, эта сказочная «Атлантида», и из нее настоящие живые люди<...>из груди вырывается крик радости: «Земля!»”.
Под конец похода, каппеловская армия под командованием Войцеховского, составлявшая около 12 тысячи человек, смутно напоминала тот огромный отряд, который двинулся с берегов Камы и Волги. Как писал генерал Филатьев «Так сумел адмирал Колчак растратить доставшееся ему богатое имущество, без славы, без почестей, без ратных подвигов». Попытки возродить некогда сильнейшую армию окончились ничем. Вскоре, после ухода японцев с Забайкалья, белые войска отступили в Манчжурию, где были разоружены китайцами и без оружия перевезены в Приморскую область. Так закончился последний этап Сибирской борьбы. Возглавленное 18 ноября 1918 года адмиралом Колчаком дело потерпело полное крушение.