«» (по материалам ГА РФ)

Дела из архива III Отделения собственной его императорского величества канцелярии, хранящиеся в Государственном архиве РФ, дают возможность взглянуть на деятельность ведомства, возглавляемого всесильным Александром Бенкендорфом, с весьма неожиданной стороны.

Брань под Красным (селом). Сцена из лагерной жизни. Худ. П.А. Федотов

Политические вольнодумцы и политические ссыльные, а также разного рода авантюристы и мошенники, цензура печати, религиозные секты, вороватые и просто бестолковые чиновники, крестьянские бунты, жалобы крестьян на помещиков и вообще конфликты между помещиками и крепостными, надзор за приезжавшими иностранцами, различные происшествия… Это более или менее очевидный круг функций политической полиции, но наряду с этим господа жандармские офицеры чем только не занимались.

Через них проходили дела об административной высылке буйных дворян, в том числе за домашнее насилие; нередко им приходилось мирить генералов с женами, если ссора супругов заходила так далеко, что требовала подобного рода разбирательства, или выносить вердикт о невозможности их примирения; улаживали жандармы и прочие семейные конфликты, зачастую вступаясь за обиженных детей. В архиве III Отделения хранится немало таких дел, названия которых – «О притеснениях, делаемых отставным генерал-майором Селифонтовым теще его госпоже Волынской» или «О семейной ссоре между генерал-майором Граббе и женой его» – говорят сами за себя. А то и вовсе речь идет о какой-нибудь чудовищной уголовной истории, которые случались в дворянской среде, как, например, дело «Об умерщвлении и преждевременном погребении оренбургского помещика Таузакова женою его и мужем его воспитанницы Полтевым» или «О чиновнице Холодновской, умершей от сечения ее плетьми священником Добротворениным».

Дело «О крестьянском мальчике Иване Петрове, имеющем необыкновенную силу соображения» из архива III Отделения

Вместе с тем мы видим документы о подвигах, совершенных при пожаре («О спасении 13-летним мальчиком Жаворонковым трех сестер своих во время пожара», «О подвиге казачки Чернушкиной, спасшей во время пожара мать и сына своего», «О дворовом мальчике Фролове, спасшем во время пожара больную крестьянскую девочку» и другие). Встречаются причудливые истории вроде дела «О крестьянском мальчике Иване Петрове, имеющем необыкновенную силу соображения». Столь уникальное явление, как способность 11-летнего неграмотного крепостного мальчика Ивана Петрова великолепно считать в уме, также привлекло интерес III Отделения. Любопытно, что на это обратили внимание (возможно, с подачи помещика) именно жандармы, а не служащие ведомства народного просвещения. Дело кончилось высочайшим распоряжением определить мальчика учиться. Наконец, обладавшим такими широкими полномочиями чинам III Отделения доводилось разбираться и со специфическими мошенниками («О составившейся в С.-Петербурге шайке плутов, называющихся принадлежащими к тайной полиции»).

Кое-что из этого калейдоскопа дел мы предлагаем вниманию читателей.

№ 1. ИЗ ДЕЛА «О БЛАГОДЕТЕЛЬНОМ ВЛИЯНИИ ВЫСОЧАЙШЕГО ПОВЕЛЕНИЯ, ПО КОЕМУ СЕНАТОРЫ ОБЯЗАНЫ СОБИРАТЬСЯ В ПРИСУТСТВИЕ В 9 ЧАСОВ», 1827 Г.

Экстракт из донесения генерал-майора Волкова в III Отделение, октябрь 1827 г.

Генерал-майор Волков доносит из Москвы, что высочайшее повеление, в силу коего г[оспода] сенаторы обязаны являться в присутствие к 9 часам, производит самую благодетельную деятельность; особенно дела, по коим изданы были высочайшие указы, приняли ход, по выражению служащих в Сенате, «на крыльях летящий». Сие возбуждает желание, чтобы такая же быстрота делопроизводства введена была и в прочих судебных местах для прекращения жалоб на медленность правосудия.

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 349. Л. 1

№ 2. ИЗ ДЕЛА «ОБ ОТПРАВЛЕНИИ ПОРУЧИКА НЕДЗЯЛКОВСКОГО ЗА ПОРОЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПОД НАДЗОР ПОЛИЦИИ В М. АТАКИ», 1827 Г.

Отношение дежурного генерала Главного штаба А.Н. Потапова А.Х. Бенкендорфу, 15 апреля 1827 г.

Жительствующий Бессарабской области в местечке Атаки отставной поручик Недзялковский прислал государю императору письмо, в котором просил вызвать его для некоторых важных открытий. Вследствие сего Недзялковский был привезен в С[анкт]-Петербург и в отобранном от него показании объявил разные доносы, не подкрепленные никакими доказательствами.

Из взятого о нем, Недзялковском, сведения оказалось, что он весьма худого поведения. Он прибыл в Россию в 1804 году по письменному виду, в котором назван австрийским уроженцем и поваром. Три раза был под уголовным судом – за участие в краже лошадей, за принятие в заклад покраденных вещей и по подозрению в краже шкатулки; по первым двум был осужден к месячному аресту и к телесному наказанию, а по третьему признан неуличенным. Быв принят в 1813 году в Польский уланский полк поручиком по представленному от него свидетельству, в коем наименован эмигрантом и польских войск поручиком, перешел в 1815 году в Екатеринославский кирасирский полк, а из сего в 1816 – в Томский пехотный, откуда спустя год был принужден выйти в отставку чрез офицеров, не терпевших предосудительных его поступков. В 1822 году, быв определен в тот же полк, в том же году выключен из службы за дурное поведение. Потом за неосновательные доносы выдержан был в Каменец-Подольском тюремном замке два месяца под стражею и сверх того содержался еще год под арестом до окончания производившегося о нем дела.

Иллюстрация П.М. Боклевского к комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»

Вследствие сего по высочайшему государя императора повелению поручик Недзялковский отправлен отсюда обратно в место его жительства Бессарабской области, в местечко Атаки, и сверх того сообщена высочайшая воля управляющему Бессарабскою областию тайному советнику графу Палену, дабы Недзялковский, как человек порочный и худой нравственности, находился под полицейским надзором .

Я нужным считаю уведомить о сем ваше превосходительство.

Дежурный генерал Потапов

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 105. Л. 1–2

№ 3. ИЗ ДЕЛА «О ПРИМИРЕНИИ ЧРЕЗ ПОСРЕДСТВО ПОДПОЛКОВНИКА ШУБИНСКОГО ЯРОСЛАВСКОГО ГРАЖДАНСКОГО ГУБЕРНАТОРА С ТАМОШНИМ ГУБЕРНСКИМ ПРЕДВОДИТЕЛЕМ», 1829 Г.

Докладная записка от III Отделения Николаю I , 23 февраля 1829 г.

Из Ярославля начальник 2-го отделения г[осподин] подполковник Шубинский доносит.

О примирении губернатора с губернским предводителем.

Сего февраля 19 числа г[осподину] Шубинскому удалось достигнуть, что ярославский губернатор и губернский предводитель дворянства прекратили между собою неудовольствие и чистосердечно примирились; сколько пользы для губернии, службы и служащих! Это почти ежедневно доказывается на самом опыте.

На докладной записке резолюция рукой Николая I : «Спасибо» .

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 4. Д. 118. Л. 1

№ 4. ИЗ ДЕЛА «О ДВОРОВОЙ ДЕВОЧКЕ ПОМЕЩИЦЫ БЕЛОКРЫЛЬЦОВОЙ, УМЕРШЕЙ ОТ ПОБОЕВ, ПРИЧИНЕННЫХ ЕЙ ОЗНАЧЕННОЮ ПОМЕЩИЦЕЮ», 1833–1834 ГГ. Справка чиновника III Отделения, без даты

В ведомости о происшествиях по Костромской губернии между прочим показано было, что в Макарьевском уезде дворовая девочка помещицы Белокрыльцовой Осипова 18 июня умерла от побоев, причиненных ей помянутою помещицею. Против статьи сей, помещенной в таблице с 5 по 12 августа 1833 г., его величество изволил написать: «Строжайше исследовать и донести».

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 1

Отношение костромского гражданского губернатора А.Г. Приклонского А.Х. Бенкендорфу, 7 ноября 1833 г.

Милостивый государь граф Александр Христофорович!

[…] По вступлении моем в исправление должности гражданского губернатора 4 сего ноября, сообразив сведения, имеющиеся по сему предмету в канцелярии губернатора, и когда по оным открылось, что преступница Белокрыльцова содержится под стражею, а произведенное Макарьевским земским судом об означенном происшествии исследование рассматривается в тамошнем уездном суде, почему сему последнему предписал вместе с тем, чтоб о положении сего дела и об обстоятельствах оного представлено было ко мне с первою почтою подробное сведение с присовокуплением и содержания решения, буде оно последовало; в противном же случае вменил в обязанность уездного суда, чтоб оный обратил особенное внимание на существо сего дела и чтобы преступление открыто было во всей ясности и дело получило немедленно надлежащее окончание.

Почтеннейше донося о сем вашему сиятельству, честь имею присовокупить, что по важности сего дела как на скорейшее окончание оного, равно и на правильность решения я не премину обратить особенное мое внимание.

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 3–4

Документ из архива III Отделения

Отношение костромского гражданского губернатора А.Г. Приклонского А.Х. Бенкендорфу, 18 августа 1834 г.

Милостивый государь граф Александр Христофорович!

В дополнение отношения моего от 28 ч[исла] минувшего июля за № 6451, коим я имел честь довести до сведения вашего сиятельства о представлении в Правительствующий Сенат решенного в Костромской уголовной палате дела о дворовой девочке г[оспож]и Белокрыльцовой Осиповой, умершей от смертельных ран, нанесенных помещицей, ныне имею честь почтеннейше донести вашему сиятельству следующее:

Подсудимая Белокрыльцова по произведенному следствию обличена в том, что 8 ч[исла] июня прошлого 1833 года в нетрезвом виде неизвестно за что хотела, по-видимому, у малолетней крепостной девочки своей Агафьи Осиповой отрезать ножницами косу, но, не отыскавши оных, схватила нож и сделала на голове и шее смертельные раны, отчего она, Осипова, 18 ч[исла] того же июня и померла. В сем поступке хотя Белокрыльцова и оправдывалась помешательством ума своего, случавшимся с нею и прежде того, но при повальном обыске все спрошенные люди, и в том числе семь благородных лиц, того не подтвердили, но объяснились, что ее, Белокрыльцову, почасту видали в пьяном виде, а в помешательстве ума никогда и что она означенный поступок учинила не в беспамятстве, а в совершенном уме, бывши тогда только нетрезвою. Сверх сего, из обстоятельств дела видно, что она сотскому Никите Лукоянову за открытие преступления угрожала взысканием с него 25 рублей, в чем и сама на очной с ним ставке созналась. По каковым обстоятельствам Костромская палата уголовного суда приговорила ее, Белокрыльцову, за бесчеловечный поступок, лишив дворянского достоинства, сослать в Сибирь на поселение. С сим определением, по моему мнению правильным и с законами согласным, и представил я подлинное об ней дело в благоусмотрение Правительствующего Сената.

Квартальный и извозчик. Худ. П.А. Федотов

С глубочайшим почтением и совершенною преданностию честь имею быть, милостивый государь, вашего сиятельства покорный слуга Александр Приклонский.

Резолюция А.Х. Бенкендорфа: «Записку государю».

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 7–8

№ 5. ИЗ ДЕЛА «О НЕПОВИНОВЕНИИ КРЕСТЬЯН ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ СТАТСКОЙ СОВЕТНИЦЫ ДЕНИСЬЕВОЙ», 1833 Г. Донесение начальника 6-го округа корпуса жандармов генерал-майора графа Апраксина А.Х. Бенкендорфу, 30 октября 1833 г.

Саратовской губернии в Балашовском уезде крестьяне генерал-майорши Денисьевой в числе 1000 душ с апреля месяца сего года не токмо уклоняются от повиновения ей и ее управляющему, которому уже делали многие дерзости, но и не признают ее своею помещицей потому будто, что она происходит из дворовых девок графа Разумовского.

Корпуса жандармов майор Быков по важности сего случая в сем октябре месяце отправился в оное имение для дознания настоящих причин неповиновения, и что им будет дознано и учинено – по представлении от него рапорта я не премину донести о том в свое время вашему сиятельству.

Генерал-майор граф Апраксин

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 1–1 об.

Донесение начальника 6-го округа корпуса жандармов генерал-майора графа Апраксина А.Х. Бенкендорфу, 6 ноября 1833 г.

От 30-го числа прошлого октября за № 54 я имел честь представлять вашему сиятельству, что корпуса жандармов майор Быков отправился в имение действительной статской советницы Денисьевой для узнания причин неповиновения крестьян ее. А ныне он мне рапортом от 24 октября доносит, что причина того неповиновения точно есть одна только та, как им дознано от самих крестьян, что г[оспо]жа Денисьева происходит из дворовых людей графа Разумовского, почему будто она не вправе ими владеть. За неповиновение сие они состоят уже под судом, и уголовною палатою до 200 человек приговорены к наказанию плетьми, а поверенный их Петленков – кнутом, но дело о них в Правительствующем Сенате еще не кончено.

Крестьяне до того заблуждены в своем мнении, что и доселе не ходят на господские работы, за всем тем что в деревнях их для побуждения к оной находятся при офицере до 100 человек нижних чинов Саратовского гарнизонного батальона.

Бунт крестьян. Худ. С.В. Герасимов

Майор Быков, желая способствовать к обращению их в должное повиновение, все меры употреблял убедить их; но они решительно отозвались, что дотоле ни на что не согласятся, пока не возвратятся посланные от них в Петербург в виде поверенных крестьяне Григорий Романов и Михайла Собачнин. Следовательно, по заблуждению их, вся развязка неповиновению их зависит от внушения сим поверенным, что естьли и точно г[оспо]жа Денисьева происходит из дворовых людей, то по замужеству своему она на владение оными крестьянами приобрела законное право. […]

Генерал-майор граф Апраксин

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 14–15 об.

7 числа сего месяца доставлены ко мне вместе с предписанием вашего сиятельства от 23 минувшего ноября за № 5391 поверенные от крестьян помещицы Денисьевой Григорий Егоров и Михайла Васильев , с коими я в тот же день отправился в село Малиновку, где нашел, что вследствие последовавшей высочайшей конфирмации по делу о неповинующихся сей вотчины крестьянах 4 числа сего ж месяца произведена уже экзекуция: начинщик возмущения крестьянин Петленков наказан кнутом 25 ударами с постановлением штемпелевых знаков и ссылкою в каторжную работу; и 12 человек крестьян, по суду найденные более других виновными, прогнаны шпицрутенами чрез пятьсот человек по одному разу, с тем чтобы отдать в военную службу, к какой окажутся годными, совершенно же неспособных по наказании сослать в Сибирь на поселение; а прочие крестьяне села Малиновки и деревни Безлесной, кроме одного, находящегося в бегах, и 8 мужчин и одной женщины, оказавших буйство против военной команды, над коими произведенный военный суд представлен на ревизию к господину начальнику губернии, признали г[оспо]жу Денисьеву за законную свою помещицу и в данной земскому суду подписке обязались ей и кому от ней будут поручены совершенно повиноваться. Но дошедшие до меня на пути следования в Малиновку частные слухи давали некоторым образом заметить, что таковая подписка их не была основана на искреннем сознании собственного заблуждения, а только из одного страха к наказанию и что делу сему положат конец поверенные их, посланные в Петербург для подачи просьбы государю императору.

По сему поводу, руководствуясь вышеизъясненным предписанием вашего сиятельства, приказал я собрать всех домохозяев, которым начально подтвердил монаршую волю о безусловном повиновении помещице своей, потом исчислил подробно все бедствия, которым они подверглись по легкомыслию своему и излишней доверенности к возмутителю Петленкову, и, наконец, объявил им, что по воле государя императора поверенные их с нарочным присланы ко мне и лично подтвердят им общее в сем случае заблуждение. Но на все сие ответствовали каким-то сомнительным безмолвием, показывая, что они от поверенных своих ожидают вовсе тому противного. Но когда поверенные подошли к ним и упали на колена, чем самым в ту же секунду приветствовали их и собранные крестьяне, и когда старейший из них сказал: «Почтенные старики и вся братия, отправляя меня в Петербургу, вы стояли предо мною на коленях и просили добиться до царя; я вашу просьбу исполнил и чрез сие уверился, что мы все обмануты и разорены злодеем Петленковым; теперь я вас прошу, выбросьте все из головы и повинуйтесь своей помещице; а естьли и за сим кто из вас будет думать и говорить иначе, то я первый объявлю Ивану Ивановичу (указывая на управляющего имением); разорению нашему надо положить конец». После чего все в один голос подтвердили обязательство безусловного повиновения своей помещице и ее приказу, а многие из них со слезами говорили, что они детям и внукам своим закажут подобных поступков не делать; потом упали все управляющему в ноги, просили его забыть прошедшее и уверить госпожу, что они усердием и верностию заслужат то огорчение, которое причинили ей слепым своим послушанием к Петленкову, обольстившему их свободою от власти помещичьей; тут же просили управляющего любить их по-прежнему, говоря: «Мы, батюшка, вами всегда были довольны, но нас сбивали Петленков и его сообщники»; на сие управляющий отвечал им, что он, видя теперь истинное их раскаяние, забывает все причиненные ему оскорбления и будет по-прежнему их другом, которым они всегда его называли. После сего крестьяне начали целовать старика поверенного и, как заметно было, пошли по домам с чувствами самодовольствия, а сегодня были почти все у обедни и принесли искреннее благодарение Всевышнему за водворение между ими совершенной тишины и спокойствия. […]

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 31–33

№ 6. ИЗ ДЕЛА «О ДЕРЗКОМ ПОХИЩЕНИИ ЧУБУКА ИЗ РУК ЧИНОВНИКА СВИТЫ ТУРЕЦКОГО ПОСЛА НА СТАНЦИИ ГОРОДА ГОРОДНИ», 1833 Г.

Рапорт находящегося в Черниговской губернии подполковника корпуса жандармов Вепрейского А.Х. Бенкендорфу, 16 ноября 1833 г.

Турецкое посольство встречено было 10-го числа сего месяца в г. Чернигове с большим любопытством, после чего слышны в публике разные суждения. Некоторые из читавших иностранную газету («Франкфуртский журнал») причину посольства сего полагают для заключения с Россиею трактата наступательного и оборонительного союза против Англии и Франции; худо понимающие политические дела предсказывают от того войну; а другие находят в таковом союзе благодетельные виды правительства обеспечить государство на долгое время миром.

Сквозь строй: наказание шпицрутенами во времена Николая I

Вслед за тем обнаружилось у всех одинакое негодование, узнав о происшествии, случившемся с турецким посланником в здешней губернии в уездном городе Городне, по прибытии куда во время перемены лошадей на почтовой станции чиновник турецкой свиты нес в комнату для посланника трубку и чубук. Вдруг из окружившей экипажи толпы, по слухам, какой-то дворянин вырывает из рук чиновника чубук, бросает чрез забор и скрывается между народом!! Сопровождавший свиту г[осподин] полковник Золотарев, узнав о сем, приказывает городничему чубук отыскать и отдать при проезде 2-го отделения, но не найден! Другие говорят, что учинивший сие есть весьма молодой человек, канцелярский служитель, показавший в допросе городничему, что он был научен каким-то дворянином сделать таковой нетерпимый в благоустроенном государстве поступок, оскорбляющий каждого имеющего чувства национальной гордости. Впрочем, четвертый день, как происшествие сие здесь составляет общий предмет разговоров, но донесения от городничего г[осподину] гражданскому губернатору по сие время еще никакого не было.

Резолюция А.Х. Бенкендорфа: «Высочайше повелено, дабы подполковник Вепрейский произвел исследование и непременно открыл виновного» .

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 130. Л. 1–1 об.

Публикацию подготовила главный специалист Центра изучения и публикации документов ГА РФ, кандидат исторических наук
Ольга ЭДЕЛЬМАН

ПРИМЕЧАНИЯ

Речь идет об одной из мер начала царствования Николая I, которая была призвана ускорить решение судебных дел в Сенате. Сенат являлся высшей судебной инстанцией, однако попадавшие туда дела рассматривались невероятно медленно, тянулись годами и десятилетиями.

Позднее Недзялковский снова пытался делать ложные доносы, в 1829 г. «за неспокойный характер и всегдашнюю готовность к ослушанию» был сослан в Вятку, а в 1832 г. – в Архангельскую губернию, где он и умер в 1835 г.

Благодарность императора была сообщена подполковнику Шубинскому специальным письмом А.Х. Бенкендорфа. (Там же. Л. 2.)

Для императора регулярно составляли отчеты о происшествиях. Читая их, Николай I делал на полях разные распорядительные пометы. Затем чиновники III Отделения составляли справки о содержании соответствующего пункта («статьи») отчета и распоряжении императора. Каждая из этих справок становилась отправной точкой расследования, оформленного в дело. Данный документ является примером такой справки.

Разница имен в этом и предыдущем документе объясняется тем, что в то время у крестьян не было устойчивых фамилий, вместо них использовались отчества или разного рода фамильные прозвища.

То есть с клеймением.

Чубук был вскоре найден и отправлен в Петербург. Виновными оказались два мелких чиновника (17-летний канцелярист, сын местного помещика, и 30-летний чиновник), мотивы их поступка из дела неясны.

Много лет назад, перечитывая «Войну и мир» Толстого, я натолкнулся на фразу, которая весьма и весьма меня заинтересовала, поскольку речь там шла о Можайске. А история родного города, пусть он мал и неприметен, редко кому бывает полностью безразличной.

Описывая отступление русской армии от Бородино к Москве, Толстой относительно Можайска кратко замечает: «Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых».

Сведения об этом трагическом факте до этого никогда не встречались мне ни в учебниках истории, ни в тех научных книгах по истории войны 1812 года, которые я успел прочитать. Это было как бы новым осознанием - притом трагичным! славных деяний Отечественной войны 1812 года(как ее называли до революции).

Надо заметить, что в Можайске до сих пор существуют и охотно повторяются разного рода устные предания о войне 1812 года. Этот народный фольклор отличается некоторой свободой в освещении событий и личностей той эпохи. Но и здесь не сохранилась память о том, что раненые русские воины были оставлены армией. Поэтому читатель поймет мое и недоумение, и острую заинтересованность прочитанной фразой.

Появились вопросы и иного рада: что стало в дальнейшем с этими ранеными?

Задавшись подобными вопросами, я начал свое исследование, которое до сих пор не завершено, но которое все же пролило некоторый свет на трагедию 1812 года. Трагедию, которая началась на Бородинском поле и закончилась в Можайске.

Предлагаю вниманию читателей краткое изложение моего материала.

Во время Бородинского сражения русские воины, раненые в битве, вывозились в находящийся в десяти верстах уездный город Можайск. Отсюда их должны были эвакуировать в госпитали Москвы.

На следующее утро после сражения русская армия оставила свои позиции и двинулась к Москве. Очевидцы тех событий описывали страшные картины отступления: вся дорога от Бородино до Можайска была забита беспомощными ранеными, которые здесь же на обочине дороги и умирали. Их количество было столь велико, что отступающие войска не могли их всех увезти. Еще больше раненых находилось в Можайске. Об этом упоминает в своих записках А.П.Ермолов, начальник главного штаба 1-й Западной армии:
«Армия наша провела ночь на поле сражения и с началом дня отступила за Можайск… В Можайске нашли мы всех прошедшего дня раненых и бесконечные обозы»

Пройдя Можайск, армия остановилась на ночлег на высотах за городом. Арьергард под командованием Платова удерживал город в течение суток, потом отступил и он, оставляя раненых, которыми был переполнен город, на «милость победителей».

Причины, заставившие русскую армию оставить своих раненых, становятся понятными из письма М.И. Кутузова, которое было отправлено московскому губернатору Ф.М. Ростопчину 27 августа 1812 года, т.е. на следующий день после Бородинского сражения:
«Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!
Сего дня поутру известил я уже Ваше сиятельство о причинах, побудивших меня отступить к Можайску, дабы концентрировать свои силы. По прибытию моему туда, к крайнему удивлению моему, не нашел я ни одной выставленной из Москвы подводы. Раненые и убитые воины остались на поле сражения без всякого призрения».

Впоследствии историки оценивали количество русских раненых в Бородинском сражении примерно в 30 тысяч или несколько более. Многих ли вывезла отступающая армия из Можайска, если принять во внимание отсутствие подвод? И, главное, какова была их дальнейшая судьба?

Хотя и кратко, но на эти вопросы ответили дореволюционные русские военные историки.А.И. Михайловский-Данилевский в своем сочинение (1843 года издания)по поводу раненых сделал следующее краткое пояснение:

«Русские войска все утро (27 августа ст. ст.) отходили назад и после полудня стали лагерем за Можайском… Арьергард занял город, имея приказание держаться в нем как можно долее, для выигрыша времени к отправлению раненых, коими были наполнены дома и улицы, по недостатку подвод для перевозки их. По той же причине оставлено много раненых на поле сражения и на дороге от Бородино до Можайска».

М.И. Богданович в своей книге (издание 1859 г.), ссылаясь на французские источники, проводит следующие подробности:
«При оставлении Можайска мы не имели в достаточном количестве повозок для спасения наших раненых, и поэтому многие из них были оставлены в городе. Шамбре полагает число этих несчастных до десяти тысяч. Неприятели, заняв Можайск, выбрасывали русских из домов на улицы, чтобы очистить место для своих раненых и больных, которыми завалены были не только город, но Колоцкий монастырь, Гриднево и все окрестности.

Спустя сто лет после Бородинского сражения,историк П.А. Ниве почти слово в слово повторил это описание гибели русских воинов:
«За недостаточностью подвод, мы были вынуждены оставить в Можайске до десяти тысяч раненых. Судьба этих несчастных была ужасной: французы, заняв Можайск, начали выбрасывать их на улицы, чтобы очистить место для своих раненых, которыми заполнены были уже Колоцкий монастырь и все окрестные селения».

Французы,участники русской кампании, увиденное ими в Можайске в сентябрьские дни 1812 года, описали более подробно и более эмоционально.Сегюр, адъютант Наполеона, в своих записках так описывает вступление французских войск в Можайск 9 сентября (н.ст.):
«Когда же вступили в город… то не нашли там ни жителей, ни припасов, а только мертвых, которых приходилось выбрасывать из окон, чтобы иметь кров, и умирающих, которых собрали в одно место. Последних было везде так много, что русские не решились поджечь эти жилища. Во всяком случае, их гуманность, не всегда отличавшаяся большой щепетильность, не помешала им стрелять в первых французов, вошедших в город, и притом стрелять гранатами, которыми они подожгли деревянный город, и часть несчастных раненых, которых они там покинули, погибла в огне»

Ложье, офицер итальянского корпуса, подтверждает это свидетельство:
«Вдали виден пожар, говорят, что горит Можайск. По словам одного очевидца, дома, церкви, улицы, площади, были запружены ранеными русскими. Их насчитывали до 10 000. Мертвых выбрасывали в окна, Жители бежали. Кутузов, видя невозможность удержаться и не заботясь о раненых, которым грозила гибель в огне, занял соседние высоты и засыпал город гранатами, чтобы выгнать оттуда французов. Деревянные дома пылали»

По-видимому, русские историки цитировали в своих работах именно этих французов.Скорее всего, использовались мемуары Сегюра и, возможно, Шамбре.Похоже, что Шамбре был единственным человеком,который определил, пусть и довольно приблизительно, количество оставленных в Можайске русских раненых. Выдержки из его записок часто цитирует Богданович. Хотя историки и признают оценки Шамбре заслуживающими доверия,но его записки до сих пор не переведены на русский язык.

Есть и другие, более выразительные,свидетельства.

Участник похода Наполеона на Москву медик Руа оставил следующее описание:
«9-го сентября французский авангард овладел городом Можайском, и император поспешил перенести туда свою резиденцию. Город этот, покинутый жителями, как, впрочем, и все остальные города, которыми овладели французы, начиная со взятия Смоленска, лишь отчасти пострадал от пожаров; более десяти тысяч раненых, которых русские не имели времени эвакуировать,наполняли собой дома, церкви и даже были сложены грудой за неимением другого места на площади в центре города. Ужас этого зрелища более усиливался вследствии необходимости, выпавшей на нашу долю, выгнать этих русских раненых из домов и церквей, чтобы очистить место для раненых соотечественников, которые стали поступать туда толпами, как только город перешел в наше распоряжение… И если наших усилий тогда совершенно не хватало для собственных раненых, можно легко себе представить, каково было положение этих несчастных, покинутых русской армией».

Другой французский врач, де ла Флиз, проведший в Можайске почти полмесяца, только при отступлении французской армии наткнулся на трупы русских:
«Проезжая мимо поля, примыкавшего к городским садам, я увидел вдали что-то вроде пирамиды неопределенного цвета. Из любопытства я подъехал туда. Но с каким ужасом увидел я,что это куча обнаженных трупов, сложенных четырехугольником в несколько туазов в вышину. На мои глаза тут было до 800 тел.Они были собраны в одно место по распоряжению коменданта, для сожжения, так как они заражали улицы…Раненые русские были брошены отступающей армией, отчего большая часть из изнемогла от ран или голода. Мне еще не приходилось видеть подобные ужасы».

(Старинный французский туаз равен примерно двум метрам… Все остальное зависит от силы воображения читателя).

Можно предположить, что подобных пирамид вокруг Можайска было несколько и, вероятно, некоторую часть трупов уже успели сжечь.

Примечательно, что никто из русских историков не оспаривал свидетельства французских мемуаристов.В той войне раненые не раз расплачивались своими жизнями, чтобы обеспечить армии возможность маневра при отступлении. Своих раненых оставляла русская армия, а впоследствии - и французская. Все пространство от Немана до Москвы покрыто тысячами безымянных захоронений. Так что трагедию, разыгравшуюся в Можайске в 1812 году, можно было бы отнести к довольно заурядному факту, если бы не огромное количество погибших.

Дальнейшие поиски привели меня в Центральный государственный исторический архив г. Москвы, где хранятся документы, относящиеся к последнему этапу этой трагедии.Это донесения за 1813 год об уборке трупов и конской падали по Можайскому уезду. Но документы эти, к сожалению,имеют существенные утраты, поэтому окончательного ответа на вопрос о количестве раненых, оставленных в Можайске и погибших там, они не дают.

Согласно этим документам, в начале января 1813 года в Можайск прибыл Можайский уездный предводитель дворянства полковник Астафьев,на плечи которого и легла основная забота по уборке и захоронению трупов.

Можайский уезд был разбит на пять дистанций(по числу основных дорог, выходящих из города), по которым особые команды из мещан и крестьян занимались уборкой трупов.Чиновники, следившие за этой работой, ежедневно составляли отчеты о проделанной работе.

Среди этих бумаг много рапортов о замене чиновников из-за частых болезней. Нервные перенапряжения от ежедневных жутких зрелищ, видимо, подрывали здоровье. Люди не выдерживали подобной противоестественной работы.

Здесь же хранились и рапорты о закупке дров и отчеты о количестве вышедших на работы крестьян. И снова рапорты о захоронение тел.

После приезда Астафьева уборка и сожжение тел продолжались еще четыре месяца. Их собирали по полям, по лесам и оврагам. Весной они начали вытаивать из снега, затем очищали от трупов колодцы и погребов, свозили в кучи, зарывали в огромные ямы. Здесь не было ни врагов, ни своих, ни героев, ни трусов…

Месяцами горели смрадные костры, на которых гренадеры и пехота, артиллерия и кавалерия в едином дымном строю в последнем марше поднимались на небеса.И пеплом оседали по окрестностям доблесть и храбрость, боль и страдания. Юность и мечты…

И общий итог ошеломляющий: 58521 труп и около 80 тысяч павших лошадей были преданы огню! Большая их часть на Бородинском поле.

Среди этих документов нет тех,которые относились бы к уборке трупов непосредственно в Можайске. Может быть, они утрачены, может быть, хранятся в других архивах. Но, все же, одно из донесений Астафьева заслуживает особого внимания. В нем подведен итог уборки трупов примерно за два месяца. Привожу его полностью:
«Его превосходительству Господину Генерал-Майору Московскому Губернатору Предводителю дворянства и кавалеру Василию Дмитриевичу Арсеньеву
от Можайского уездного предводителя дворянства Полковника и кавалера Астафьева.
Сего Генваря 4-го дня Прибыл я в город Можайск и по поручению Господина Московского Гражданского Губернатора кавалера занимаюсь обозрением за чиновниками прикомандированными к уборке и сожжению трупов и по собранным от оных сведениям оказалось что по 4-е число сего месяца зарыто и сожжено трупов семнадцать тысяч девятьсот шестнадцать, падали восемь тысяч двести тридцать три, на которые места отправлялся я сам и некоторые ямы приказал разрыть, и нашел трупы и падали зарыты довольно глубоко, о чем вашему превосходительству и доношу.Генваря дня 1813 года».

Обращает на себя внимание то, что в последующих отчетах Можайск редко упоминается. Во всяком случае, массового вывоза трупов из города уже нет:
«С 7-го по 12-у число Генваря вывезено из погребов и колодцев города Можайска на поля для сожжения трупов 4, падалей 44» «…с 10-го по 13-е число сего февраля. По случаю же разлившейся воды за невозможностью перевозки сухих дров… занимались рабочие люди на дистанции квартального Порутчика Зверева в городе Можайске и окрестностях его отысканием трупов и падалей». 9-го марта «вывезено из города Можайска выкопанных из мелко зарытых мест и преданно сожжению трупов -22, падалей-184».

Можно предположить, что до приезда Астафьева от трупов очищался в первую очередь Можайск, как самый населенный город уезда. Таким образом,имеются некоторые основания отнести указанные в донесении восемнадцать тысяч к числу тех русских раненых, которых оставила армия в этом городе, и которые здесь же и погибли.

Следовательно, французы несколько занизили количество увиденных ими в Можайске русских раненых. На самом деле их было порядка 15-18 тысяч.

Для страны и армии такие потери можно считать незначительными. Но для жителей маленького Можайска, население которого в то время не превышало 3-5 тысяч человек,эти тысячи раненых, переполнявшие не только дома, но и улицы города,были страшным зрелищем. Трагичный финал великой битвы, разыгравшейся в десяти верстах отсюда.

На этом можно было бы поставить точку… Но остается один вопрос - вопрос о сохранении памяти этих бесславно погибших героев Бородинской битвы.Самое страшное в этой трагедии даже не то, что они ушли в мир иной безымянными и без церковного отпевания. Самое страшное это то, что память о них забыта. Воздавая дань мужеству и подвигу русских войск в Бородинской битве, их потомки забыли о мертвых. В их честь нет ни памятников, ни храмов, ни памятных досок.

Первый раз я опубликовал материал на эту тему много лет назад, стремясь привлечь внимание можайских чиновников из отдела культуры к этой проблеме. Но наткнулся на стену равнодушия. Потом были и другие попытки, но результат остался прежним. Не берусь судить о причинах подобной черствости, но, видимо, у чиновников есть дела и поважнее, чем бережное отношение к памяти героев.

Потом последовала перестройка, крушение империи и менталитета целой нации. . Но не изменилось отношение к памяти павших героев Бородина. Их по-прежнему не замечали.

Даже сейчас, когда приближается двухсотлетие битвы, и намечаются массовые мероприятия и установка памятных знаков в честь событий и знаменитых людей города, департамент культуры города игнорирует одно из самых драматичных событий можайской истории. Грустно сознавать,что мертвые герои оказались лишними на этих казенных мероприятиях. То, что эти жертвы забыты, сродни неуважению к тем, чьими жизнями писалась русская история.

Письмо А. В. Суворова Ф. В. Ростопчину о намерении соединиться с войсками А. М. Римского-Корсакова и о невозможности перехода в наступление из-за численного недостатка и плохого состояния русских войск

Фельдкирхен

Милостивый государь мой, граф Федор Васильевич!

Дружеские вашего сиятельства ко мне благорасположения, изъясненные в письме вашем, обязывают меня принесть вам чувствительнейшую и искреннейшую признательность. Невзирая на все почти непреодолимые трудности и опасности, пошел я с храбрым нашим войском из Италии в Швейцарию. Все положение наше обнаруживаю я всемилостивейшему нашему государю. Ободряем и оживотворяем будучи монаршими его неисчетными благотворениями, которых соделаться достойным я никогда не буду в состоянии, возлагаю я в дальнейших моих военных действиях все мое упование на милость божию. Вы не можете мне, милостивый государь мой, оказать большей дружбы, большего благодеяния, как уверять всегда его императорское величество, что всякое мое пожертвование и жертва самой жизни моей есть слабая дань за благотворения, которых когда-либо подданный удостоивался.

Главная теперь цель при всех тесных наших обстоятельствах есть та, чтобы соединиться с , поправить испорченное.

Сколько обстоятельствы дозволили б, но уже действовать надежды нет! Победительная армия низошла на 10 000. Пехота боса, нага, дневной провиант, в котором терпела недостаток, как и патронах, чего последнего ради, наконец избегал от сражения. без палаток, плащей, артельных и прочих денег, в одной рубашке и с нужным провиантом. Едва у него 10000 пехоты. Здешние цесарцы до 18000, для гарнизонов. Как я выгнан был из Италии, так эрцгерцог Карл из Швейцарии, в угодность французов для выгодного мира и теперь слышу, что их два тайных комиссара в Вене. Бога ради! Тугутовасателита Дидрихштейна стерегитесь. Не имею на цесарцоп надежды к соединению с : 40 и до 60000 массеновых препоною. Что ж после и где спокойные квартиры в зиму, не на Дунае ли... Вероны, Миланские лутче! Сие закрываем, подручны к Меласу; там мы укомплектуемся, снабдимся, оживем [и] на будущую кампанию будем новые герои для прославления великого монарха.

Злые замыслы барона Тугута, поелику они противны общему благу, меня оскорбляют, но я их презираю; священная же воля моего великого государя есть для меня закон. Последнее правда и святость! Но презрение это было бы презрением общего блага. Прощайте, милостивый государь мой, я прошу вас верить, что навеки преданность моя пребудет к вам, так как и почтение мое, душевно. Милостивый государь мой, вашего сиятельства покорнейший слуга.

ЦГВИА, ф. 207, д. 92, лл. 2—3, черновик без подписи. Опубл. Е. Фукс, ч. III, стр. 385—387, и в «Военном журнале», 1812, кн. 22, стр. 65—66.

Ночью 8 сентября Главная армия генерала от инфантерии светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова очистила Бородинскую позицию и двумя колоннами отступила на высоты за городом Можайском к селению Жуково. Прикрывал отступление особый арьергард под командой генерала от кавалерии Матвея Платова.

Живописать подробностями о том, как ночью Кутузов топал ногами и орал на адъютанта Барклая-де-Толли Людвига Вольцогена, принесшего сведения об огромных потерях и тяжёлом состоянии русской армии не буду, дабы не омрачать лик светлейшего...

...завтра я встану во главе армии, чтобы без дальнейших церемоний изгнать врага со священной русской земли!

И впрямь встал, провозгласил Бородино победой...и начал отступление.

По поводу итогов Бородинского сражения, как и числа потерь с обеих сторон, у историков и исследователей Отечественной войны 1812 года нет единого мнения до сих пор. В дни юбилеев принято говорить о победах, героизме, патриотизме. Постараюсь быть просто объективной.

Наиболее правдивыми мне кажутся цифры потерь Великой армии в пределах 30-34 тысяч, русской - 38-45 тысяч человек. Если учесть, что французская армия была нападающей стороной, несущей обычно больше потерь, то этот показатель говорит не в пользу нашей армии.

Кирасир на поле после битвы при Бородино
Альбрехт АДАМ

Цифры, конечно, о многом говорят, но как быть с тем, что русские оставили на поле брани тысячи своих тяжело раненых, понадеявшись, видимо, на милость французов, не знаю...

Многие солдаты отправляются в окрестности искать пропитания или дров; другие стоят на часах, а некоторые заняты подачей помощи и переноской раненых... Иногда под кучами мертвецов завалены раненые, призывов и стонов которых никто не услыхал в течение ночи. С трудом извлекают некоторых из них. Одежда и оружие - все покрыто грязью и кровью; штыки согнулись от ударов по лошадям... (Цезарь Ложье)

В этих грустных местах Наполеон собирал все сведения и приказывал замечать даже номера на пуговицах мундиров, чтобы знать, какие части действовали со стороны неприятеля. Эти сведения нужны были ему для его бюллетеней. Но что его занимало больше всего, это забота о раненых. Он приказал перенести их в соседний обширный монастырь, который был обращен в госпиталь. Вслед за ним вошли мы в тот самый большой редут, взятие которого стоило крови стольких славных жертв. (французский офицер Боссе)

Я видел французского солдата, ему оторвало ногу ядром, но она еще немного держалась на коже, и он сам отрезал ее своей саблей, чтобы она не мешала ему доползти до какого-нибудь места, где он мог бы умереть спокойно, не рискуя быть растоптанным ногами. Он дополз до маленького костра, который зажгли мне солдаты; я велел насколько только возможно удобнее поместить его; другие раненые увидели это и также поползли ко мне. Я видел русского сержанта с двумя оторванными ногами, он говорил немного по-французски: он бывал пленником во Франции и присутствовал при свидании в Тильзите. Вскоре мой бивак был настолько переполнен ранеными, что мне пришлось покинуть его и искать другого убежища. Мои слуги и вестовые сердились на мою доброту и унесли с собой то небольшое количество дров, которые они разыскали, и несчастные вновь остались без всякого утешения. (Вьоне де Маренгоне)

Вполне очевидно, что Кутузову не только не удалось разгромить французскую армию, но даже остановить её наступление. Хотя в письмах к Растопчину от 27 августа Кутузов, указывая на свое решение отойти от Бородинского поля сражения, писал, что это решение им принято, хотя баталия и совершенно выиграна , к жене через несколько дней после сражения: Я слава богу здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонапартием Но сдача Москвы свидетельствует всё же о другом. Более того, французы смогли сохранить свои резервы - 20-тысячную гвардию, и 8 сентября получили подкрепление - свежую 6-тысячную дивизия генерала Д. Пино.

Всё это, конечно, не отменяет стойкости, мужества, самоотверженности и героизма русских солдат, офицеров и генералов, проявленных ими в сражении при Бородино.

Я участвовал не в одной кампании, но никогда не участвовал в таком кровопролитном деле и с такими выносливыми солдатами, как русские (французский генерал и живописец Луи-Франсуа Лежен)

Наполеон и его войско в битве при Бородино 1812 г.
Роберт Александр ХИЛЛИНФОРД

Но и Наполеон не смог со своей стороны уничтожить русскую армию, которая, несмотря на тяжелейшие потери, всё-таки сумела собраться, зализать раны и приготовиться к дальнейшим сражениям. А тактика решающего генерального сражения на мой взгляд приказала долго жить...

В великой битве на Москве-реке сошлись по 120 000 бойцов с каждой стороны, 1000 орудий изрыгали огонь и смерть. Русские, выбитые со своих позиций и из своих укреплений, наконец оставили поле боя. Вечером этого памятного дня более 25 тыс. убитых и еще большее количество раненых покрывали своими телами пространство между Бородино и дымящимися руинами Семёновского, где земля пропиталась их кровью. Однако результаты этого великого сражения были почти нулевыми: победитель получил очень мало трофеев в этот кровавый день. Похоже, в сражении недоставало единства в операциях, каждый армейский корпус по отдельности одержал победу, однако армия не добилась решающего успеха. При этом обе стороны понесли значительные потери.

Русская армия была побеждена, но не уничтожена. Она отступила в полном порядке, а победители, вместо обещанных им добычи, изобилия, удобных зимних квартир и быстрого возвращения на родину, после победы, как и прежде, испытывали только лишения. Москва, главный приз победы, была в огне и представляла собой лишь груды развалин. На обратном пути, страдая от холода и голода, многие из наших товарищей по оружию нашли свою смерть на обледеневших русских полях.

Трофеи тоже не окупали принесенных жертв: три десятка орудий, захваченных частично на редутах, частично найденных разбитыми в поле, и около тысячи пленных – таковы были плоды столь дорого купленной победы.

Какой ужасной была участь этих пленных! Отправленные через Смоленск к прусской границе, страдая от голода среди всеобщей нужды и зачастую лишенные самого элементарного ухода, почти все они погибли еще на родной земле

Едва лишь над высотами Нови смолкли выстрелы и на биваках водворилась тишина, фельдмаршал появился в маленьком домике, отведенном под штаб. Суворов был покрыт с ног до головы пылью.

Фукс уже приготовил на столике все необходимое для писания реляций и приказов Завидя его, полководец с восторгом воскликнул:

Конец - и слава бою! Ты будь моей трубою.

Было около семи вечера, но жара стояла страшная. Доложили, что прибыл из-под осажденной Тортоны от Розенберга офицер. Велено было просить. Юный поручик сообщил, что Розенберг с резервным корпусом ожидает приказаний.

Хорошо, мой друг, - сказал Суворов и велел Фуксу написать приказ Розенбергу назавтра же начать энергичное преследование разбитой французской армии.

С жадным любопытством смотрел молодой офицер на главнокомандующего, имя которого гремело по всей Европе. Пришедшим чинам штаба фельдмаршал продиктовал еще несколько приказаний о наступлении через Апеннины союзных войск. Одновременно загодя направившийся вдоль морского берега корпус генерала Кленау должен был подойти к Генуе со стороны Тосканы и, по всем расчетам, уже находился у форта Санта-Мария.

Внезапно Суворов обернулся к поручику:

Заложены ли мины под Тортоною?

Не знаю, ваше сиятельство, - сорвалось у офицера.

Как ужаленный отскочил от него фельдмаршал:

Немогузнайка! Опасный человек! Схватите его! - И забегал по комнате.

Постепенно Суворов успокоился, передал сконфуженному поручику запечатанное приказание, сказав при этом:

Вы должны знать все! Будьте впредь осторожнее!

В окружении австрийских генералов к командующему явился барон Мелас. Суворов обнял его, похвалил храбрость австрийцев и тут же заметил:

Не задерживаться! Не впадать в унтеркунфт! Вперед, вперед!

Да, я позабыл - вы генерал Вперед, - пошутил старый Мелас.

Правда, папа Мелас! Но иногда и назад оглядываюсь! Не с тем, чтобы бежать, а чтобы напасть! А нам сейчас самое время наступать.

Так вот, назади у нас нет ни продовольствия, ни мулов для продвижения в горы.

Суворов помрачнел.

Приказываю вашему превосходительству добыть мулов и провиант с наивозможнейшей поспешностию, - твердо сказал он. - Иначе генерал Кленау один выйдет на французскую армию.

Его превосходительство уже получил приказание гофкригсрата воротиться в Тоскану и до новых предписаний из Вены ничего не предпринимать, - отозвался Мелас. - Хочу ознакомить ваше сиятельство и с другими распоряжениями Придворного военного совета. Генералу Фрёлиху поручено с девятью тысячами солдат навести в Тоскане порядок и разоружить народное ополчение. Его превосходительство генерал Бельгард отзывается в Вену, а граф Гогенцоллерн едет во Флоренцию с дипломатическим поручением…

Так как означенное высочайшее повеление должно быть исполнено безотлагательно, то я прямо уже сообщил о нем по принадлежности и сделал надлежащие распоряжения.

Еще несколько часов назад живой, по-юношески бодрый, воодушевленный славною победой русский полководец вдруг почувствовал страшную усталость и слабость. Когда австрийцы ушли, он посадил за стол Фукса и продиктовал ему письмо для начальника военного департамента и любимца императора Ростопчина:

«Милостивый государь мой, граф Федор Васильевич!

Еще новую победу Всевышний нам даровал. Новокомандующий генерал Жуберт, желая выиграть доверенность войск своих, выступил 4-го числа августа из гор с армиею свыше 30 000. Оставя Гави в спине, соединенная армия его атаковала и по кровопролитному бою одержала победу.

Все мне не мило. Присылаемые ежеминутно из Гофкригсрата повеления ослабевают мое здоровье, и я здесь не могу продолжать службу. Хотят операциями править за 1000 верст; не знают, что всякая минута на месте заставляет оные переменять. Меня делают экзекутором какого-нибудь Дидрихштейна и Тюрпина. Вот новое венского кабинета распоряжение… из которого вы усмотрите, могу ли я более быть здесь. Прошу ваше сиятельство доложить о сем его императорскому величеству, как равно и о том, что после Генуэзской операции буду просить об отзыве формально и уеду отсюда. Более писать слабость не позволяет».

Суворов вынужден был теперь послать вслед французам лишь корпус Розенберга. Рано поутру 5 августа русские колонны вышли из Нови на взлобье горы, видя вокруг себя множество поколотых французов. По воспоминанию очевидца, их было больше, чем снопов сжатого хлеба на самом урожайном поле. Гренадеры снимали с головы колпаки, крестились и творили простодушную свою молитву.

К вечеру, часу в десятом, корпус остановился в виноградниках напротив большой и крутой, охренного цвета горы, занятой неприятелем. Генерал Розенберг приказал стоять тихо, а гренадерам обернуть колпаки задом наперед, чтобы медные гербы при взошедшей полной луне не отражали блеску. На заре русские увидели гору во всей ее огромности: вся она усеяна была французами, которые со спехом уходили. Розенберг медлил. Лишь в восьмом часу корпус двинулся с места. Солдаты и офицеры роптали:

Как? Быть так близко к врагу и упустить его из рук? О, да это не по-русски, не по-суворовски!

В армии Розенберга не любили, приписывали ему чужие ошибки, сам Суворов разделял эту предвзятость. Теперь допущена была оплошность явная. Моро получил передышку. Перед полуднем войска достигли Серравалле: на отвесной горе прицепилась маленькая крепость, а подле нее, на окраине скалы, стоял верховой донец с пикою в руках. Это значило, что ключ в Генуэзские горы снова находился в руках союзников. Часу в четвертом корпус прошел мимо крепости Гавия, на стене которой был выставлен белый флаг.

Только 6 августа русские настигли уходивший арьергард Моро. Несколько батальонов дружно и горячо ударили в штыки, сбили французов с горной позиции и преследовали версты три или четыре. Это было не сражение, а побоище. Четырехтысячный неприятельский отряд перестал существовать: сто тридцать человек попало в плен, многие полегли, а большая часть солдат разбежалась. Однако едва начавшееся преследование прекратилось.

Из-за распоряжений гофкригсрата Суворов понужден был дать приказание всем отрядам воротиться на прежние позиции. Это спасло остатки разбитой армии Моро. Между тем генерал Кленау все-таки решил повиноваться не гофкригсрату, а прежним приказаниям главнокомандующего, и берегом дошел почти до Генуи. Однако, не поддержанный основными силами; он отступил, потеряв несколько сот человек.

Тревожные сведения приходили из Швейцарии и пограничных с Францией областей. Генерал Массена оттеснил бригады Рогана и Штрауха, занял Симплон и Сен-Готард и тем самым открыл себе путь для удара в тыл Итальянской армии. К крепости Кони подходила французская армия Шампионе.

Суворов избрал местом лагеря для своих войск Асти, пункт между Турином и Тортоной, удобный на случай действий неприятеля как со стороны Кони, так и Генуи. Он приказал возобновить осаду тортонской цитадели, последнего очага сопротивления в Северной Италии.

11 августа стороны заключили взаимовыгодную конвенцию. Гарнизон давал обещание сдаться через двадцать дней, если за это время его не выручит французская армия. Взамен солдаты и офицеры получали свободу с правом возвращения на родину.

Три недели, проведенные Суворовым в лагере при Асти, стали сплошным триумфом великого полководца. Сюда стекались иностранцы поглядеть на победоносного вождя. В разных странах появлялись статьи, брошюры, портреты, карикатуры, медали и жетоны в честь русского фельдмаршала. В Германии выбили медаль с профилем Суворова и латинской надписью на лицевой стороне: «Суворов - любимец Италии», на обратной: «Гроза галлов». Русский резидент в Брауншвейге Гримм, которому фельдмаршал подарил после войны в Польше свой миниатюрный портрет, сообщал, что вынужден принимать целые процессии желающих увидеть его.

В лондонских театрах в честь Суворова произносились стихи. Вошли в моду суворовские пироги, суворовская прическа… «Меня осыпают наградами, - писал русскому полководцу Нельсон, - но сегодня удостоился я высочайшей награды; мне сказали, что я похож на вас».

Английские художники наделяли победителя французов самыми фантастическими чертами. На одной из карикатур Суворов, был изображен «в виде толстого, спившегося кондотьера с трубкою в зубах, ведущего благодушно в поводу в Россию связанных членов французской Директории, заплаканные лица которых выражают глубокое огорчение, а сложенные руки молят о пощаде… Другая карикатура, тоже относящаяся к победам Суворова, изображает его пожирающим французов, которые представлены разбегающимися от него во все стороны, тогда как он, попирая их ногами, захватывает бегущих двумя громадными вилками и жадно глотает».

Король Карл Эммануил, изъявлявший желание служить в армии под началом русского полководца, именовал Суворова «бессмертным» и сделал его «великим маршалом пьемонтских войск и грандом королевства» с потомственным титулом «принца и кузена короля».

Суворов шутками встречал этот поток милостей. Когда ему доложили, что пришел портной снять мерку для мундира великого маршала Пьемонта, он тотчас спросил:

Какой он нации? Если француз, я буду говорить с ним как с игольным артистом. Если немец - то как с кандидатом, магистром или доктором Мундирологического факультета. Если итальянец - то как с маэстро или виртуозо на ножницах.

Узнав, что портной итальянец, Суворов сказал:

Тем лучше! Я еще не видел итальянца, одетого хорошо. Он сошьет мне просторный мундир, и мне будет в нем раздолье!

Мундир оказался необыкновенно пышным, в полном соответствии с тщеславием правителей маленьких государств: синий, расшитый по всем швам золотом.

Не был забыт даже камердинер Суворова Прохор Дубасов. Карл Эммануил удостоил и его двумя медалями с надписью по-латыни: «За сбережение здоровья Суворова». На пакете рескрипта, запечатанном большой королевской печатью, значилось: «Господину Прошке, камердинеру его сиятельства князя Суворова». Пораженный королевской милостью старый слуга с громким воем принес этот пакет своему господину. Милости сардинского государя Суворов ставил невысоко и обрадовался новой возможности почудить. Он вызвал Фукса и закричал ему:

Как! Его сардинское величество изволил обратить милостивейшее свое внимание и на моего Прошку! Садись и пиши церемониал завтрашнему возложению медалей!

Фукс сел и написал: «Пункт первый: Прошке быть завтра в трезвом виде…»

Что значит это? - Суворов изобразил изумление. - Я отроду не видывал его пьяным!

Я не виноват, - отвечал Фукс, - если не видел его трезвым.

В другом пункте предполагалось, что после возложения медалей Прошка поцелует руку у своего барина. Но Суворов не согласился и потребовал, чтобы камердинер целовал руку не ему, а уполномоченному сардинского короля маркизу Габета.

На следующий день церемониал состоялся в строгом соответствии со всеми выработанными пунктами, за исключением первого. Суворов явился в золоченом одеянии великого маршала пьемонтских войск, а Прошка, несмотря на страшную итальянскую жару, был облачен в бархатный кафтан с большим привешенным кошельком. Он не прислуживал и стоял столбом в отдаленности от стула Суворова. За столом пили какое-то кипрское прокисшее вино и провозглашали здоровье Прохора Дубасова. Суворов сохранял на лице пресерьезное, торжественное выражение. Когда медали, обе на зеленых лентах, с изображением Павла I и Карла Эммануила, были возложены на грудь Прошки, тот попытался поцеловать руку Габета, по маркиз не дался. Суворов и Прошка с криками начали гоняться за ним по комнате, и все трое едва не упали. Так мешал фельдмаршал дело с бездельем, и это называл он своею рекреациею - развлечением.

В самой России имя Суворова окончательно стало легендарным. Павел I писал: «Я уже не знаю, что вам дать: вы поставили себя выше всяких наград». Но награда сыскалась. Повелено «отдавать князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому, даже и в присутствии государя, все воинские почести, подобно отдаваемым особе его императорского величества».